Владимир Непомнящий
Рассказ
1959 год. В моей памяти всплывают события того далекого прошлого — прошлого моего родного Актюбинска, моих друзей и родных.
К новым обязанностям готов
Стояли первые дни мая: кругом зеленели деревья, трава покрыла землю таким же зеленым ковром, пели птицы, и на душе у всех было радостно.
И в это время в Актюбинск прибыла Северо-Кавказская топографическая экспедиция. Она расквартировалась в районе Курмыша — на улице Почтовая (ныне улица Братьев Коростылевых), и у нас на квартире поселились специалисты из отряда.
Это были очень веселые, симпатичные люди разных национальностей, привыкшие жить в полевых условиях с ранней весны до поздней осени.
Никогда не забуду топографа Бориса Михайлова, его жизнерадостную улыбку, смех, доброту к людям. Он-то и предложил мне устроиться на работу в отряд, что я и сделал – меня приняли рабочим в топографическую партию.
На следующий день я уже приступил к своим обязанностям и прибыл на старый ипподром, который находился между руслами рек Илек и Каргала.
Ночевка на Ори
Утро отъезда наступило неожиданно быстро. Повар тетя Оля (она же жена начальника партии) напоила нас горячим, сдобренным сгущенным молоком чаем и бутербродами.
Разместившись по машинам, мы тронулись в путь. В те далекие годы дороги были проселочные, асфальтового покрытия не имелось. Дорога петляла среди холмов и оврагов, а я сидел в кузове полуторки и с интересом глядел по сторонам.
Первыми ехали на «Газоне» дядя Слава, Борис Петрович, тетя Оля и другие, а за ними двигалась полуторка. Так как обе машины были загружены полностью утварью и инструментами, то и скорость была неважная.
Я устроился в кузове «полуторки» очень удобно и наслаждался новой для меня жизнью.
К заходу солнца мы добрались до речки Орь. В то время она была широкой и глубоководной, но моста через нее не было, и автомашины переезжали ее вброд. Водители стали примеряться, как переехать на другой берег, а я быстренько разделся и вошел в реку. Вода мне была по пояс. Меня все похвалили за храбрость.
Но наши водители не стали рисковать и предложили заночевать на этом берегу, а Орь форсировать утром. Так и сделали. Быстро развели костер, и тетя Оля стала готовить ужин из тушенки с макаронами, а Борис Петрович и завэкспедицией Василий Николаевич, достав ружья, отправились вдоль берега на охоту.
Не успев поужинать, мы услышали невдалеке выстрелы, и вскоре Борис Петрович появился из камышей по пояс мокрый, но очень довольный собой, так как подстрелил здоровенного селезня и утку. Позже пришел и Василий Николаевич, и тоже с добычей: он подстрелил двух крякв и одного нырка.
Два Карабутака
А дальше был Карабутак. Он оказался невзрачным поселком с пыльными улицами. По его улицам бродили собаки, скотина и стаи гусей, но зато здесь была автозаправка. Мы сели в тени на траву и стали пить холодный чай с хлебом и сливочным маслом, а наши шоферы поехали заправляться. Я мало что понимал в разговоре взрослых, но уловил, что нам нужен Старый Карабутак. Оказывается, нам нужно было добраться до этого поселка, но дорогу туда могли показать только местные жители, поэтому Борис Петрович и Василий Николаевич отправились на поиски проводника. Вскоре они вернулись, и с ними был немолодой мужчина, звали его Ерлан ага. Ерлан ага хорошо разговаривал по-русски, он и объяснил, что до Старого Карабутака 40 километров по степи, и если мы сегодня выедем, то к вечеру будем на месте.
К закату солнца мы прибыли в Старый Карабутак. Что он представлял из себя? Несколько полуразвалившихся землянок. Сама крепость Карабутак лежала перед нами уже в развалинах, местами угадывались стены и валы в каком-то правильном геометрическом порядке.
Проводник Ерлан ага оказался образованным человеком и поведал нам историю этой крепости, построенной русскими военными как форпост для гарнизона. В этой крепости в свое время отбывал ссылку Тарас Шевченко, и он даже написал стихи с упоминанием Карабутака.
Сама крепость находилась на обрывистом берегу, а внизу несла могучие воды река Иргиз. В то время Иргиз был полноводной рекой и славился обилием рыбы и дичи. Само зрелище реки, обрывистых берегов и крепости сильно впечатляло и наводило на размышления.
Была первая декада мая, но погода стояла очень теплая, летняя. Степь была светлая, зеленая. В каком-то месте мы остановились и ахнули: на огромной поляне тюльпаны величиною с детский кулачок покрывали всю землю. Это было очень красиво!
Дорога проходила в основном вдоль Иргиза. Она то приближалась к реке, то вновь уводила в степь. Громадные массивы чилиги высотой в человеческий рост островами зеленели по степи, а дорогу часто перебегали лисы, зайцы.
Вынужденный отпуск
Вскоре мы доехали до Донгелексора. Это было место, напоминавшее громадное круглое блюдо. Западную его часть ограничивал своими водами Иргиз, а вокруг простирались пологие холмы. Сам аул состоял из десятка землянок, а посредине него, в небольшом домике, располагался магазин, крытый камышом, с двумя окошками и ветхой дверью. В магазине продавались продовольственные и промышленные товары, вплоть до конской сбруи и седел.
Заведующий отделением предложил нам место для размещения палаток на окраине аула. В трех метрах от нас протекал Иргиз, с другой стороны были землянки местных жителей, а впереди находились пять или шесть громадных стогов прошлогоднего сена.
Мы выбрали поляну, поросшую травой-муравой. Палаток мы установили четыре-три под жилье, а одну – под склад. Я жил в палатке со Славой – это был парень лет двадцати двух, веселый и симпатичный кубанский казак.
Ужинали мы уже при зажженном фонаре «летучая мышь».
Проснулись часов в семь. Я вышел из палатки и спросил у поварихи:
— Теть Оль, а где будем умываться?
— Вон умывальник, его надо установить на столб, а вода в речке, надо принести, — ответила она мне и указала рукой в сторону реки.
Взяв два ведра, я отправился к Иргизу за водой. Берег реки был обрывистый, с краев поросший камышом и кугой, а течение в реке было сильным, ширина реки была более ста метров.
Я нашел место, где можно было зачерпнуть чистой воды и, набрав ведра, решил заодно и умыться. Вода в Иргизе оказалась довольно соленой. Принеся воду в лагерь, я всем объявил, что вода соленая и пить ее нельзя. Борис Петрович сказал, что в ауле, метрах в 500 от нашего лагеря, есть колодец с пресной водой и что туда нужно съездить на «полуторке» и набрать фляги для приготовления пищи, а для бытовых нужд будем пользоваться водой из Иргиза.
Позавтракав, мы все сходили к реке, и, так как солнце стало припекать, некоторые из нас решили искупаться. Вода была прохладной и чистой, как слеза, а главное – берег реки был чист, как скатерть, не то что нынешние берега.
Стояли очень теплые, сухие дни второй декады мая. Как-то я спросил Бориса Петровича, почему мы не работаем. Он мне объяснил, что для работы у нас отведены два участка, оба находятся на правом берегу реки, но так как Иргиз еще очень полноводен, то нужно ждать, когда вода спадет и можно будет переезжать вброд. И только тогда мы сможем начать работать. Меня, да и не только меня, это вполне устраивало. Так мы и занялись кто охотой, кто рыбалкой. Благо дичи здесь было немерено, а рыбы в то время в Иргизе было сказочно много.
Беги, Володя, беги
Когда я собирался в экспедицию, то запасся рыболовными крючками типа «проглотушка», пригодными разве что для рыбалки в Илеке. А в Иргизе рыба была покрупнее – окуни весом в 500 граммов ловились один за другим, и мои крючки и тонкая леска из ниток вскоре были изломаны и порваны рыбой. Удилищ у меня не было. Удилища я сделал из деревянных брусков, а концы из проволоки. Рыбачить этими примитивными снастями было очень неудобно, особенно закидывать и вытаскивать крупную рыбу.
Как-то рано утром я шел по берегу Иргиза и подошел к тому месту, где дорога уходила прямо в воду – это был брод через реку. Я разделся и полез в воду, подняв над головой свои вещи, а в другой руке держа свои примитивные снасти. Воды было почти по горло, и быстрое течение пыталось унести меня, но я благополучно переправился на противоположный берег.
Одевшись, я пошел по берегу, подыскивая такое место, где было бы удобно забрасывать удочки. Метрах в ста от меня паслись верблюды – их было около десятка. Я шел торопясь по берегу, поглядывая под ноги, опасаясь наступить на гадюку. Их здесь было очень много. Шел и все поглядывал на верблюдов, а они, подняв головы, жевали жвачку и внимательно смотрели на меня. Вдруг я вспомнил, что читал рассказ о верблюдах «бура», которые в брачный период очень злые и агрессивные. И точно! Здоровенный верблюд вдруг медленно пошел в мою сторону, постепенно ускоряя ход, а затем за ним — остальные. Я весь похолодел от ужаса и с тоской посмотрел вокруг – кругом степь, а слева от меня нес свои воды Иргиз, и нигде ни одного человека! Верблюды, похрапывая и поухивая, уже бежали легкой рысцой в мою сторону!
Даже не помню, как я очутился в реке и молниеносно переплыл Иргиз на противоположный берег. Выбравшись на берег через камыш, я лежал на берегу и сквозь туман слез смотрел на верблюдов. Их вожак, гордо задрав голову, жевал свою желто-зеленую жвачку и презрительно смотрел на меня.
После всего случившегося я поплелся в свой лагерь, а придя к палаткам, рассказал обо всем, что пережил. Через несколько дней к нам зашел управляющий фермой, и ему поведали о случившемся. Он подтвердил, что в брачный период верблюды, особенно самцы, очень агрессивны и могут затоптать человека.
Наступила вторая половина мая, но весенняя вода в Иргизе не убывала, и мы все еще не могли начать полевые работы. Просто слонялись по лагерю или купались в речке до одури и изнемогали от жары и безделья.
Выстрел без предупреждения
Дня через три шофер Сашка предложил испытать «полуторку», и Василий Николаевич разрешил нам проехаться вдоль реки. Сашка выпросил у него двустволку и патронташ с патронами. Часа в четыре дня мы уже ехали вдоль берега. Сашка правил машиной, я сидел в середине кабины, а Нина, жена Сашки, у правой дверки. Сашка сказал мне, что ружье заряжено в оба ствола и чтобы я обращался с ним осторожно. Я ему ответил, что поставил его на предохранитель, а сам, того не ведая, взвел оба курка.
Я сидел, гордо держа ружье между колен, а пальцы лежали на курках. На душе было хорошо – все радовало. И тут вдруг машину сильно подкинуло на кочке, и грохнул выстрел!
Сашка остановил «полуторку» — кабина была заполнена дымом от выстрела. Но самое интересное было то, что крыши у кабины почти что не осталось – зияла огромная дыра с обрывками брезента и щепками. В дыру светило солнце, а Нинка была в шоковом состоянии. Шофер выскочил из кабины и, выхватив из моих рук ружье, стал орать на меня, тряся ружьем.
Второй выстрел грянул незамедлительно – Сашка в шоке нажал на второй курок, и выстрелом раздробило водительскую дверцу – в ней тоже зияла дыра. Вот тут-то глубокий шок сковал всех нас. Мы сидели минут двадцать молча, потом Сашка оборвал лоскутья брезента и щепки от каркаса кабины, а Нинка стала рыдать.
Мы поехали назад. Я сидел в кузове «полуторки». При подъезде к лагерю я выпрыгнул на землю и спрятался за крайней палаткой.
Сашка вылез из кабины и стал помогать жене выбираться, а к машине подошли Борис Петрович и Василий Николаевич. Я ждал, что сейчас будет что-то ужасное, но вдруг раздался дружный хохот. Я не решился показаться и продолжал прятаться в кустах чилиги.
Только к вечеру, когда тетя Оля стала кормить ужином, Борис Петрович начал громким голосом звать меня: «Володька, идем ужинать, не бойся, бить не будем!» Я потихоньку вылез из чилиги и подошел к столу. «Садись кушать», — сказала тетя Оля, а меня душили слезы, и тут все стали меня дружно успокаивать.
А утром Василий Николаевич достал новый полог из брезента, и они принялись ремонтировать кабину «полуторки». К обеду машину было не узнать – новый защитный брезент покрывал крышу, а толстая фанера от ящика геодезического прибора хорошо вписалась в дверцу кабины, а я, как тень, бродил по лагерю, чувствуя, что эту беду навлек я и что все могло закончиться очень плохо.
Но через неделю все уже забыли о случившемся, так как мы приступили к полевым работам.
(В сокращении)
