Продолжение.
Начало в № 5, 7, 9, 11, 13 от 17.01, 24.01, 31.01, 7.02, 14.02 с. г.
Весной 1945 года я оканчивал первый класс. В один из майских дней возле конторы колхоза вместе с несколькими одноклассниками, в числе которых были и мои напарники по сенозаготовке – Микола и Степа, я увидел большую толпу людей. Естественно, мы тоже побежали туда. Услышали слова «Победа», «Война кончилась!». Одни люди обнимались, улыбались, кричали «Какая радость, какое счастье!», другие плакали.
В толпе не было моих сестер и мамы. Это успокаивало: понимал, что их реакция на это событие была бы неоднозначной, как и у меня в тот момент. Было такое ощущение, как будто я долго шел к нужному для всех делу, к общей цели, но, когда достиг, они оказались несколько иллюзорными. Я думал об отце, сестренке Мариям, дедушке.
Но жизнь продолжалась, ведь люди живы не войной единой. В колхозном клубе появилась гармошка, играл на ней совсем молодой парень, наверное, старшеклас-
сник. Танцевали вальс девушка с девушкой. На скамейках сидели несколько мужчин-инвалидов. Поздно вечером по поселку разносились украинские, русские песни.
Вечером мы – сестры, брат Мухит и я – ждали маму, вернее, ее реакции. Она произнесла: «Война для нашей семьи не закончилась. Нет победы в нашей семье. Погиб на войне ваш отец Утемис (Өтеміс), умер ваш ата, не смог перенести гибель своего сына. Умерла наша жарқын (лучезарная) Мариям. Мы не смогли ей оказать простую врачебную помощь из-за войны. Пока мы живы, война из нашей семьи никогда не уйдет».
Мама зарыдала. За все время войны она так сильно не плакала. Мы всегда чувствовали, что ей стоит огромных усилий сдерживаться, чтобы своим плачем не испугать, не растревожить детей. Сообщение о долгожданной победе, радость и горе, такие несовместимые в одном сердце потрясения привели к душевному срыву.
Так что слова из популярной в народе песни «День Победы – это праздник со слезами на глазах» для меня ассоциируются со слезами матери 9 мая 1945 года. Нет ощущения срока давности и в тех словах, которые говорила мама в тот день.
– Итлер (так она называла Гитлера) сам себя застрелил. Опозорился на весь мир. Аллах к нам смилостивился, ниспослал наши проклятия на него. Самоубийцам не посвящают даже молитвы, не провожают на тот свет с почестями. Бросить надо было Итлера на съедение зверям.
Сталин назвал его собакой. Но зачем? Собака – одно из семи сокровищ для казахов. А Итлер – самая ядовитая змея. Проклятье ему! – сказала она и после некоторого молчания продолжила тяжелый для нее разговор. – Конечно, я понимаю, Победа для страны – большая радость. Но мне сейчас включиться в эту радость, значит, обманывать саму себя. Но имейте в виду, вы еще молоды, может быть, со временем раны на ваших сердцах зарубцуются. У меня лично теперь уже нет молодости. Все мои годы унесла война. Всегда помните, что отец ваш погиб в сражениях за победу своего народа. Он тоже внес вклад в победу нашей страны.
Бесценный подвиг учителя
Дети войны работу в тылу, как правило, совмещали с учебой в школе. Конечно, в тех районах, где происходили военные действия, школы могли не работать. Однако литературы и других источников, в которых в полной мере была бы показана жизнь школ, учеников, учителей в условиях военного времени, я не встречал. Поэтому решил компенсировать этот пробел.
Так получилось, что в 1943 году я, семилетний мальчик, начал работать раньше, чем учиться. Дело в том, что до сентября несколько месяцев проработал в колхозе, пас скот. В конце июня того же года в нашей семье произошла трагедия – пришло извещение о гибели моего отца. В один миг всей семьей мы стали подранками и передвигались, как парализованные. Ощущать жизнь помогала работа.
В таком состоянии 1 сентября 1943 года я пошел в первый класс начальной школы поселка Полтавка. Сейчас это трудно не только представить, но и вообразить, но тогда половина детей в классе сидели босиком, в том числе и я.
Тогда-то я и увидел свою первую учительницу. До сих пор помню ее имя и отчество – Евдокия Яковлевна, помню ее первые уроки, то, как она на классной доске писала знаки, движение ее рук, взгляды. Душой чувствовал: учила она нас с большим усердием. Но я оказался совершенно неспособным что-либо воспринимать. Речь Евдокии Яковлевны для меня превращалась в сплошные гулкие звуки. Скорбь и безутешное горе из-за гибели отца ни на секунду не покидали меня.
Неудивительно, что к концу сентября я заболел, причем тяжело. Лежал долго. Прибавилось хлопот и у мамы. Она теперь вынуждена была каждый день в обед навещать меня. Откуда-то приносила конину и гусятину, продукты, малодоступные для того времени. Она уговаривала: «Съешь потихоньку до вечера, куда попадает пища, оттуда болезнь уходит. Знаю, ты заболел от переживаний. Проклятая война!». И каждый раз быстро вставала и тихо уходила, явно не хотела показывать свои слезы.
Школа осталась в стороне. Запомнилась только учительница Евдокия Яковлевна, ее сочувственное отношение к каждому ученику, внимательный, пристальный взгляд. Видимо, ее беспокоила крайняя скудность нашего состояния.
И еще запомнился холод в классе. Для нас, учеников, сидевших босиком, полы были особенно холодные. К весне самочувствие мое стало улучшаться, начал выходить на улицу. Вскоре здоровье мое, говоря современным языком, стабилизировалось настолько, что снова пошел на привычную мне колхозную работу. Работал все лето.
Первого сентября 1944 года я пришел в школу, снова в первый класс. Та же Евдокия Яковлевна выглядела намного старше, чем год тому назад. Она была грустная, мало разговаривала. Сказала, что уроки пока начинать не будем, в колхозе уродился хороший урожай и все ученики должны помочь его убрать.
Работать нам было не привыкать. Большие трудности возникли на уборке зерновых. Один из старых комбайнов сломался, и отремонтировать его было некому. Все комбайнеры воевали на фронте, поэтому пшеницу, ячмень и рожь женщинам пришлось косить серпами. Они связывали колосья в снопы, мальчики относили их на молотьбу. Это был непростой трудоемкий процесс.
В первых числах октября большинство учеников вернулось в школу. Учительница наша ждала нас. Она была, как все тогда, в фуфайке. В то время все, кого мы видели и знали, женщины, девушки, были одеты в одинаковую серую, ватную, стеганую куртку-фуфайку. Когда люди собирались в группу, выглядели одноцветной серой массой. Девушки пытались как-то придать своим фуфайкам более кокетливый вид, потуже затягивали пояса, пришивали воротники и манжеты на рукава.
Некоторое разнообразие серой фуфаечной среде придавали гимнастерки, кители и шинели возвратившихся с войны инвалидов. Люди ностальгировали по разнообразной добротной одежде. Не случайно появилась песня, которую часто распевала певица Клавдия Шульженко: «На нем защитна гимнастерка, она с ума меня свела!».
Наконец-то уроки начали посещать почти все учащиеся класса. Учиться мне было нетрудно, числился среди успевающих. Это, наверное, оттого, что я был старше на один год всех своих одноклассников, а может, дети в войну взрослели быстрее обычного.
Все было относительно неплохо, если бы не холод, постоянный, всепоглощающий, с конца октября до апреля. Мы все сидели в валенках. Девочки в туго затянутых суконных платках выглядели как тетушки. Серые ушанки или буденовки с красной звездой на козырьке мальчиков тоже были крепко завязаны под подбородком. Изо рта у всех шел пар, отчего стекла окон постоянно покрывались инеем.
Как объяснила нам учительница, в том, что мы постоянно мерзнем, тоже виновата война. Оказалось, тяги в системе отопления засорены, забиты так, что полностью нужно менять печи. Но все мастера тоже на фронте. Первые годы в школе для каждого человека запоминаются на всю жизнь. Но мой первый класс, вернее оба, до сих пор вызывает у меня ассоциации, связанные с холодом и войной.
Через много лет, вспоминая своих педагогов, я осознал, что наша первая учительница Евдокия Яковлевна проявляла огромную самоотверженность. Она проводила уроки при полном отсутствии элементарных учебных предметов. Единственным учебным пособием служила классная доска. На ней она, чтобы выработать у учеников навыки письма, писала кружочки, квадратики, скобки, различные арифметические знаки.
Учебника по арифметике не было, вместо него у нас было 20 самодельных палочек. Для того чтобы мы могли срисовать с доски, учительница раздавала листы (не чистые, а с текстом), видимо, из старого журнала, и крохотные по длине карандашики, скорее всего, из стандартного карандаша. Мел наш педагог всегда держала в кармане своей фуфайки, и не потому, что его не хватало в природе (на территории нашей республики были горы мела), нарушена была система доставки, тоже из-за войны.
Когда мы перешли к изучению букв, учительница начала этот занимательный процесс с рассказа о слове. Говорила о том, что мы все разговариваем, а разговор состоит из слов. При этом не всегда задумываемся о том, что каждое слово состоит из звуков, а каждый звук обозначается буквами. Понять, что же такое эта «буква», помогло ее личное обращение к каждому ученику с просьбой назвать букву, с которой начинается его имя. Например, «Вот тебя зовут Андрей, с какой буквы начинается твое имя?» или: «Тебя зовут Вася …». И так далее. В целом класс усвоил понятие буквы.
Продолжение в следующих номерах «АВ»
