— Год 1941-й. Мне, стало быть, 14 лет. Лето, сенокос. Травы на редкость уродились славно. Суховей обжигает. Жара стоит несусветная, и нет никакой возможности спрятаться куда-нибудь от нее. Мы заготавливаем сено в сопках, далеко от поселка Зеленый Гай.
Я с товарищами Мишей Мамотенко и Ваней Сидак работаю на гребке. Оглушительно, с лязгом, звонко гудит трактор «У-2» (Универсал), который исправно тянет за собой пять сенокосилок. Рядом лошади круг сделают, и мы выпрягаем их. Задыхаются. Идешь вслед за сенокосилкой, и на тебя все время наплывает вкусный запах разнотравья, — воспоминания уносят 87-летнего труженика тыла Евгения Подоляна в прошлое.
Вечером, в субботу 21 июня, взрослые мужчины из бригады уехали в село, чтобы помыться в бане, сменить рабочую одежду, а подростки остались в сопках пасти лошадей. Но на следующий день старшие товарищи так и не появились. Вместо мужчин на дороге, из-за взгорка, показалась водовоз третьей бригады Алима Акбатырова. Увидев мальчишек, она закричала: «Гитлер! Война! Гитлер! Война!»
— От этих слов аж в висках застучало. Схватили мы упряжь с собой, попрыгали к ней в повозку и в поселок. А там ничего понять не можем. В чем дело? Вроде никого не бьют, а ошалелый плач стоит, — вспоминает Евгений Подолян.
В каждом колхозе тогда от военкомата числились военные лошади на довольствии, так вот их в 11 часов дня запрягли в имеющиеся три брички и три тройки, усадили в них мужчин всех возрастов, включая 1923 года рождения, и наспех собранный караван отправился в Актюбинск. Остались в поселке только два старика, женщины и дети. При этих воспоминаниях Евгений Константинович не может сдержать слез: всех сельчан помнит он в том обозе, вот только вернулись из них единицы.
Отцов заменили дети
Полевые работы в колхозе останавливать было нельзя. Буквально на второй день прислали инструктора Константина Кальницкого, он собрал девчонок 15-16 лет для обучения вождению на тракторе. А они, по словам ветерана, не то чтобы управлять железной машиной не могли, гула мотора боялись. Но по законам военного времени нужно было работать, косить сено, а значит, через не могу, но освоили грозную технику. Арбы, брички военкомат забрал. А чем возить сено? Сняли железные полозья с саней и волоком тянули днища по полю. Скирдовали копны в балках, в поселок не завозили, потому что, протащив с километр прицеп, можно было спалить сено: от искр с полозьев загоралась трава.
В тот год зима наступила рано. В середине октября уже лежал глубокий снег. Хлеб на полях не успели убрать. Косили по холоду и тут же в загонках скирдовали.
— По снегу на санях россыпью везли сено в Мартук. За раз транспортировали 20-25 центнеров, — говорит Евгений Константинович. — Там находился колхоз «Третий Интер». У колхозных конюшен работал специальный сенопресс от тракторного вала отбора мощности. Прямоугольные тюки делали весом 16-18 килограммов. Связывали их проволокой. За смену выходило до 500 тюков. С большой скирды все время надо было вилами сбрасывать сено в агрегат. Люди не выдерживали. Очень тяжелая работа, которую героически выполняли девушки и женщины. Про их кровавые мозоли я уж и не говорю. Это сейчас перчатки выдают, а тогда и рукавиц не было. Бедные, бедные колхозницы…
Потом тюки отправляли в Каратогай, где размещался военный объект – сенопункт. Колхозы четырех районов должны были доставлять на станцию согласно плановым обязательствам грубые корма, которые грузились в железнодорожные вагоны. Эшелоны с сеном отправлялись в течение всего года из Каратогая в действующие военные части Красной Армии. С осени на сенопункте возвышались высоченные скирды, к весне нигде нельзя было увидеть клока сушеной травы, все подметалось, прессовалось и вывозилось.
Когда наступила зима, младшие ребята пошли в школу, а старшеклассники продолжали трудиться на базах.
Поездка на фронт
Управившись на базе, Женя подумал, что надо маме хоть сена привезти, ведь корова не только своих домочадцев, но и семью эвакуированных беженцев кормила. Только собрался это сделать, как бухгалтер-счетовод Аксентий Строй вызвал парнишку в контору. Строго оглядел, закурил и сказал:
— Евгений, поедешь со мной в Мартук. Надо восемь воинских лошадей доставить на погрузку. Женщины не удержат конематок, вырвутся они у них из рук до жеребят. А ты как никак опытный пастух, сын колхозного коневода.
Надо, значит надо. Связал Подолян конематок по две, пустил в пристяжку. Впереди на санках поехал счетовод, а он верховым – замыкающим. Через четыре часа были на станции в райцентре. Состав из 15 вагонов грузили у элеватора, там соорудили помост, и каждый колхоз загонял своих лошадей в специально отведенный вагон. Паровоз гудит, лошади шарахаются, ведь они никогда такого громкого звука не слышали, в вагоны идти не хотят.
— Намучились мы тогда, — вспоминает Евгений Константинович. — Самую взрослую кобылу пытались первой затащить, чтобы остальные за ней пошли. Ни в какую. А у меня была красавица-двухлетка по кличке Леля, везде со мной ходила, ручная, умная, и в Мартук увязалась следом. Так вот она гуляла возле поезда и вдруг с разбега заскочила в вагон. За ней зашли все другие лошади. Погрузка закончилась, надо трогаться, а сопровождающего нет. Я думал, повезет коней Аксентий Строй, но он странный был человек. Оказывается, получил повестку на фронт и ни слова не обронил об этом дома, не хотел лишних слез. Вот под предлогом и поехал со мной в район, а на самом деле — на войну. Я сейчас понимаю, что он был добродушным человеком, большого терпения и совести, жил с нами в поле, сам чинил веревочную сбрую. А тогда… Что делать? Я легко одет и босой. Нашли мне телогрейку военную, зеленого цвета, валенки раздобыли у конвоира из лагеря военнопленных, который находился недалеко от станции. Счетовод дал свою котомку, в которой был сухой паек: хлеб, сало, лук, соль, а также сопроводительные документы, где на каждое животное имелся ветеринарный паспорт с указанием параметров и принадлежности лошади (какие в обоз, какие в кавалерию). И поезд отошел.
Сено в тюках, фураж в виде овса в вагоне были, а вот воду приходилось добывать самостоятельно в пути. На каждом разъезде тогда раздавали кипяток, так как шли составы с ранеными бойцами и эвакуированными людьми. А вот холодную воду для животных Женя искал и набирал сам. Потом пришла на помощь смекалка: стал овес мешать наполовину со снегом вместо воды. Так и довез всех лошадей в сохранности до фронта, чего нельзя было сказать о животных в других вагонах.
— Больше недели ехали мы до места назначения. Москву обогнули. Вдруг грохот. Аж земля задрожала. Сердце в пятки ушло… Слышу голоса. Вагоны открыли кавалеристы. Увидели справных лошадей, похвалили меня, а потом принялись спорить, кто заберет их. Тут подъехал офицер и прокричал, что первая идет к генералу Белову, вторая – к генералу Доватору, третья снова к Белову, четвертая – к Доватору и т.д. Кавалеристы угомонились и четко выполняли команды, — вспоминает труженик тыла.
Профессия
на всю жизнь
Путь домой затянулся. В Мартук Женя возвращался санитарным поездом в два с половиной раза дольше. Пропускали все встречные эшелоны с бойцами и военной техникой. Потом сам добирался до центральной усадьбы колхоза села Байнассай – пятьдесят километров, а как только ступил в родной Зеленый Гай, его вызвал директор Новофедоровской МТС Иван Мачухин.
— Слышал, что ты с фронта вернулся, и решил направить тебя в Яйсан. Все твои ровесники, пока ты отсутствовал, определены в фабрично-заводские и железнодорожные училища. Ты же будешь трактористом. Давай, езжай, учись, — напутствовал меня Иван Иванович. Судьбоносным было то направление. Я отучился, получил корочку и активно включился в трудовую жизнь, — говорит мой собеседник.
Евгений Подолян проработал трактористом до выхода на заслуженный отдых. Награжден несколькими трудовыми и юбилейными медалями. Путь к Победе для него, как и для миллионов его соотечественников, был тяжелым и долгим. Победа досталась дорогой ценой, и без слез на глазах, боли в сердце вспоминать ее невозможно. Каждый, кто умирал на фронте, умирал ради жизни на Земле. Слишком много тогда легло и на хрупкие детские плечи, на плечи женщин и стариков, которые ковали Великую Победу в глубоком тылу.
Елена ОНИСЬКОВА
