В память мою врезался день 22 ноября 1953 года. Железнодорожный вокзал на станции Джурун. Мне шесть лет. Рядом папа Султан, мама Дуся, сестренка Мария, братишки Владимир и Александр.
Мы приехали с Дальнего Востока.
Путь был долгим, изнурительным, из городишка Бурея до Джуруна мы добирались несколько суток, с тремя пересадками. Вышли из вагона, я вцепилась в мамину руку, боясь потеряться в толпе. Какие-то мужчины приближаются к нам, кричат что-то на незнакомом мне языке, могу разобрать лишь: «Султан, Султан!». Отец радостно бежит им навстречу, они громко приветствуют друг друга, крепко обнимаются. Мы садимся на сани и едем к своей казахской бабушке Аксулу, в родной поселок нашего папы.
Он не был здесь 12 лет. В 1941 году его призвали в армию, забрали на фронт прямо со студенческой скамьи. Отец учился в пединституте, в Актюбинске. По документам ему в тот год было 16 лет, но фактически — не исполнилось и 15. Не успев попрощаться с родными, юноша уехал на войну, но очень скоро оказался в плену. Бежал, исколесил пол-Европы.
В год Великой Победы молодого Султана, как и многих военнопленных, отправили на дальневосточные шахты, не позволив подать о себе весточку матери. Долгие годы он прожил в поселке Кивда Райчихинского района Амурской области. Здесь встретил мою маму, здесь появились на свет четверо их детей. И только после смерти Сталина, весной 1953 года, отец смог, наконец, написать матери письмо, выслал фотографию с женой и детьми. В родном поселке Калинин все считали Султана погибшим, война ведь давно закончилась, кому суждено было – вернулись домой. А тут больше десяти лет прошло — ни слуху, ни духу. Только его мама Аксулу продолжала молиться за благополучие единственного сына. По казахскому обычаю она вывешивала на дверной косяк завязанные веревочкой кости бараньей ноги – кәрі жілік, согласно поверью, они хранили от бед человека, оказавшегося вдали от родины. В годы войны Аксулу аже приютила двух девочек-сирот, делилась с ними последней краюхой хлеба, повторяя про себя: «О, Аллах, пусть мой сын будет сытым». Она верила: он вернется. Одиннадцать детей выносила и родила эта женщина, лишь двоих смогла вынянчить, вырастить, поставить на ноги — Султана и Аклиму. Мужа похоронила. Как было не надеяться, не ждать того, кто должен был стать ее опорой?! Когда от сына пришло письмо, бабушка Аксулу на радостях зарезала корову-кормилицу и устроила той для всего поселка. За дастарханом замусолили конверт и фотографию, письмо перечитывали десятки раз. Кто-то из женщин, смеясь, сказал: «Зачем такому красавцу-жигиту русская жена? Мы тут найдем ему невесту!». На что бабушка Аксулу грозно ответила: «Ни в коем случае! Это моя невестка и мои внуки! Если Султан мой сын – он никогда в жизни не оставит, не осиротит детей!»
…И вот мы в Казахстане, на родине отца.
Укутанные теплыми тулупами из овечьих шкур едем навстречу судьбе. В прошлом остались поля, усеянные ландышами, голубые горы, морской воздух, моя первая подруга, мои русские тети, бабушка Лида. Я никогда больше их не увижу. Впереди – бескрайняя степь. Во все глаза смотрю я вокруг, удивляясь белоснежному простору, который окружает нас со всех сторон. Могла ли я, шестилетняя девочка в бостоновом пальто, знать, что эта земля станет мне родной? Здесь пройдут мое беззаботное, босоногое детство, беспокойная юность. Могла ли знать, сколько испытаний готовит мне судьба, как много мне придется обрести, еще больше потерять, набираясь жизненной мудрости? Могла ли предвидеть все, пока сидела рядом с сестренкой и братиками на санях, несущих нас в родной аул отца?
Издалека показалась толпа. Кричали: «Сүюнші, келе жатыр!», женщины голосили. Взмыленные кони, фыркая, встали перед людьми, те бежали навстречу долгожданным путникам. Мы, дети, сидели на передней повозке, отец и мама ехали позади. Стоял шум, гвалт, суета, все плакали. Вдруг толпа расступилась, пропуская женщину средних лет в сером шерстяном платке и зеленом бешпете. Она голосила, причитала, устремившись к саням. Стала разворачивать тулупы, текемет, которыми мы были укрыты, поднимать детей одного за другим, крепко прижимая к себе. Это и была наша бабушка Аксулу. К ней подбежал ее сын, наш папа Султан: «Женеше!» (они с сестрой так называли маму). «Құлыным!» — раздалось в ответ. Они обнялись и долго стояли так, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Бабушка Аксулу шепотом, обессиленная, повторяла: «Құлыным, жалғызым, жарығым!». Подняв заплаканное лицо, всматривалась в возмужавшее лицо сына, дрожащими руками гладила раньше срока поседевшие волосы. Вопившая толпа притихла, были слышны только всхлипы. Потом так же долго бабушка прижимала к груди нашу маму – свою русскую невестку.
Во дворе бабушкиной землянки стояли казаны, кипели самовары. Дома был накрыт дастархан, аксакалы сели на почетное место, недалеко от них посадили папу и маму. Нас, детей, передавали по кругу из рук в руки, внимательно разглядывали, одобрительно кивали. На родине мамы Дуси мы были «черными киргизятами», здесь нас поначалу окрестили: «орыстар». Очень скоро и наша русская мама, и мы влились в семью и стали такими же аульными казахами, как и все вокруг.
Людмила БАЙКАДАМОВА
