19 ноября 1870 года на центральной площади Иргиза, где располагались лавки купца 1-й гильдии Нагымета Габбасова, открылась Жармолинская ярмарка. В ней приняли участие представители городской знати, торговцы из 12 волостей и местные жители. Последний раз она проводилась до страшного джута 1920 года.
Ожидание
«Все, что приводится в этом материале, записано со слов Амантая, Жусипа, Амандыка, Ногая, Алдана, давно ушедших в мир иной», — писал в июне 1995 года корреспондент газеты «Ақтөбе» С. Оразымбетов.
Рано утром в окружении войск гарнизона на площадь въехала крытая телега начальника уезда. Блистая мундиром, он сообщил об открытии ярмарки с дозволения царя и по разрешению губернатора. По обыкновению трижды прогремели оружейные залпы и прошла военная церемония.
Ярмарку народ прозвал Жармолинской — по названию урощица, где расположен город Иргиз. Эта новость, обойдя величавые белые юрты Даулета и закоптелые юрты черни, дошла до всех окраин.
О ней говорили купцы Петербурга, Казани, Оренбурга, посетители чайхан Бухары и Самарканда. О ней судачили даже беззубые старики и криворотые старухи. Седовласые степняки, отпивая кумыс, вели долгие разговоры на эту тему, потому расходились далеко за полночь. Поговаривали, что на ярмарку приедут все, кто был на поминальной трапезе Сагыная. Упрямые горячились: «Кто из вас был на поминальной трапезе Сагыная?! Вы не были даже на сундет-тое в близлежащем ауле Мат». Тактичные улыбались: «Еще неизвестно, что нас ждет, поэтому поговорим после ярмарки».
Тем не менее ярмарку ждали все. Старики были в приподнятом настроении, для молодежи это был повод встретиться со сверстниками, повеселиться, познакомиться с девушками.
На малой ярмарке, прошедшей в июне 1871 года, многие не присутствовали из-за весеннего паводка, поэтому весть об осенней подогрела интерес в аулах. Зажиточные люди посылали джигитов за новостями. Те узнавали, что из Бухары прибыли караваны с урюком, изюмом и отрезами, из Казани – с одеждой, из Уфы – с текстилем, из Жаманкалы (Орска) – с изделиями из дерева и конской упряжью. Все уже уплатили налоги. Джигиты вели тайные переговоры с толмачами уездного начальника, и правда обрастала домыслами.
С приближением открытия ярмарки полукочевой народ стал собирать товар: бесчисленный скот, прежде ненужные шкуры и шерсть. Акимы спешили обложить налогами товар местный и привозной и тем самым нажиться. Воодушевление и суматоха царили на бугре к востоку от Жармолы, где располагался ярмарочный городок. Его строили в течение двух месяцев узбекские, татарские и турецкие мастера.
Покрытые холстиной торговые ряды купца Нагымета, вернувшегося в начале июля из Оренбурга, выстроились в ряд. Народ взял привычку каждый вечер наблюдать за изменениями в ярмарочном городке. Их взорам представали двустворчатые белые, тянущиеся до двух километров, лавки крупных купцов Каримбая, Камелбая, Нагымета, Нури, Кашапа. В центре особняком, как кучевые облака, высилась двухэтажная трибуна для русских и казахских акимов. Восточнее стояло около 100 магазинов-юрт казахских баев для хранения сырья, в отдалении – скотный базар из бревен.
Пока никто не знал, во благо или зло Иргизу ярмарочный городок из 300 лавок, каждая в 50 кв. м. Многие удивлялись, как все будет заполняться добром.
В этих краях нрав сентября своеобразен и переменчив. В некоторые года рано холодает, а иной год долго стоят погожие дни. В этот год осень была солнечная, хотя на зорьке по земле стелился густой туман. Казахи, попивая кумыс, говорили, что осень пришла милостивая.
Разноязыких торговцев, приехавших со всех концов, расположили в ярмарочном городке за рекой Телгара и охраняли. Их становилось с каждым днем все больше.
Казахские аулы, расположенные на другом берегу Телгары, выглядели иначе. К вечеру собирался у дастарханов торговый люд: старшие обсуждали дела, молодежь веселилась.
При свете луны сверкали золотые ожерелья на камзолах девушек и молодых женщин. Отовсюду звучал нежный перезвон серебряных монист на их косах. На модницах переливались радугой платья из красного шелка и батиста, газовые шарфы, султанчики из перьев птиц, перламутр на головных уборах и кожаных ремнях, и возле алтыбакана будто парили бабочки.
Переливы песен юношей и девушек разносились далеко за горизонт, перекликаясь с шумом речной воды. Здесь же собирались русские парни с балалайками, татары с гармошками, каракалпаки со свирелью. Старики, видевшие только местные праздники, любовались всеобщим весельем.
[box type=»shadow» ]Дипломатия на грани фола
Среди уездных акимов, охраняемых солдатами, был и волостной Алмат, что подчеркивало его авторитет. Во время закрытия к нему направился бывалый человек в чекмене с раздвоенным подолом и пояском.
Поклонившись, он сказал: «Алмат ага, в старину Алим ата, перед тем как выступить перед народом, вручал свой головной убор младшему брату Шомен ате». После этого он отдал свой старый малахай из корсака предводителю, подошел к начальнику уезда и сказал:
– Господин, по обыкновению никакой праздник казахов не обходится без конных состязаний. Я весь в мыле мчался из Жармолы до этого места, дайте мне приз или выведите своего человека на состязание.
Толмач перевел его слова и добавил, что это известный всей округе Бузаубай Малбагаров. Может, его смутило то, как Бузаубай вручил уважаемому человеку головной убор или он оценил его юмор, но смельчаку были даны несколько серебряных монет. Народ остался доволен смелостью и ловкостью Бузаубая, граничащей с наглостью.[/box]
Открытие
В ночь на 25 сентября никто не спал: на улицах Иргиза глашатаи извещали об открытии ярмарки, и люди стали стекаться в ярмарочный городок. К полудню после троекратного оружейного залпа ждавший дозволения народ хлынул на площадь. Начался неразличимый для людского слуха многоголосый шум. Иргизцы увидели вещи, доселе невиданные, диковинные и дорогие.
Среди разношерстной толпы выделялась группа людей с балагуром Бузаубаем в центре. Вот он берет батист на платье в лавке узбека и напевает:
Узбеки ценят ака (брат),
Татары любят смеяться,
Казахи говорят «әттеген-ай» (эх),
Бузаубай любит веселиться,
А Кумисай славится благоуханием.
– А сколько стоит? – спрашивает он и говорит продавцу: – Если дать товар бесплатно, то на том свете получишь намного больше.
Дальше он берет женские мягкие сапожки-мяси и говорит:
– Пусть у узбека не подкосятся ноги,
У татарина не будет разочарования в жизни,
У казаха не убавится пищи в казане.
Да будет так, как сказал Бузаубай,
А Кумисай будет довольна жизнью.
И, говоря «Әумин», кладет мяси в коржын. Продавец говорит «Аминь» за пожелание и спрашивает: «А где же плата?». На что получает ответ: «Там, где дают бата, плата неуместна».
От обилия и разнообразия диковинок люди теряются и не сразу вспоминают о необходимых покупках. С утра, торгуясь в цене за свой скот, казахи сначала путались в ценах.
Скот баев, привыкший к воле, разрушал заборы ярмарки, устраивал сумятицу, но сильные джигиты ловко усмиряли мощных верблюдов, чем удивляли приезжих. Строптивые кони, почуяв на шее веревки, прыгали высоко вверх, но падали под напором силачей.
Ротозеи глазели на все это. Покупатели из Уфы давали по шесть баранов-трехлеток за аргынских скакунов из Сарыкопы. Купцы из Жаманкалы торговали непородистыми лошадьми из шомекейских аулов. Лошадей из аула Кызылжар выводили на середину ярмарки, чтобы показать товар лицом.
Местные купцы бойко торговали продукцией животноводства. Если раньше шерсть у них клоками валялась возле очагов, то теперь стала ценным товаром. Два дня подряд продавали мешки с верблюжьей шерстью караванщики из аула бая Тржана. Ярмарка раскрыла интерес казахов к выгоде и побудила заниматься торговлей. После суматошного и шумного дня вечерами они делились впечатлениями.
«Сегодня было продано три косяка лошадей из аулов Уатая. Купцы из Бухары, среди которых был и Каримбай, оптом купили тюки шерсти из аулов Токсанбая», – такие россказни распространялись среди посетителей ярмарки. Конечно, кто-то преуспел, кто-то прогадал, но сам процесс был интересен всем.
Любой праздник казаха начинался песней, и ярмарка не стала исключением. Для этого из аула Беркимбая пригласили потомков бия Айтеке. Выделялся песнями акын Базар. Баймен би из аула Алима предложил всем послушать песню Базара, посвященную Алмату, из аула которого акын украл девушку на выданье и обходил его стороной.
Но Алмат лично пригласил его, и Базар, решив искупить вину, порог юрты переступил с песней. По словам аксакалов, в ней он воспел своими медоточивыми устами смелость и ум Алмата, его гуманизм и щедрость.
[box type=»shadow» ]Слава победительницы
Однажды акын с побережья Сырдарьи в песне задел крутой нрав байбише Тагыбергена, сына Жаныс бия. Песня распространилась в степи и дошла до ушей старшей жены.
Через время, когда акын вошел в дом Тагыбергена, женщина со злостью сказала: «Ну-ка, спой мне песню, в которой ты задел меня».
Тогда акын, спокойно глядя ей в ее глаза, запел:
– Вы высказали свою обиду прямо в глаза,
Вы хоть и женщина, но сравни барсу.
Разве отдаст Айтжан свою серую двухлетку взамен другому скакуну?
Услышав лестные слова о себе, женщина заметила: «Разве может недалекий человек стать акыном? Наверное, мои девери пошутили надо мной, переиначив твои слова». Собственноручно она приняла одежду акына и повесила на кереге. Так победительница байги спасла честь акына.[/box]
Триумф традиции
Закрылась ярмарка в пятницу, по казахскому обычаю скачками. После молитвы поток людей и повозок потянулся к месту байги. Для состязаний были отобраны 52 скакуна, которых готовили несколько месяцев. Нарядно одетый джигит на вороном иноходце объявил:
– Лошади побегут на расстояние в 50 километров, то есть 10 раз обогнут площадь забега по 5 километров. Есть пять призов. Владельцам победителей вручат крытую повозку с кожаными сиденьями, русскую саблю с золотой рукоятью и шелковый бухарский ковер.
Услышав о вещах, только входивших в быт казахов, площадь оживилась: «Хотя для лошадей состязание трудное, владельцы скакунов будут одарены щедро».
Ухоженные и поджарые скакуны из Арки, Сырдарьи, Оренбурга и окрестностей Жаманкалы прошли перед зрителями твердой поступью, рысью, иноходью. Серая двухлетка Айтжана из аула Рай была покрыта мохнатой попоной. На четвертом круге с лошади сняли попону, ее прошиб пот, и природный цвет стал темно-коричневым.
До седьмого круга наездники удерживали скакунов за узду, на восьмом дали волю, и лидеры определились: первыми бежали гнедой жеребец из аула аргынов и серая двухлетка Айтжана.
До крутого берега Жармолы доносились подбадривающие крики. Услышав приказ хозяина серой двухлетки: «Камшы сал!» (бей плетью), мальчик в седле впервые в жизни ударил ее. Породистая, бежавшая ноздря в ноздрю с гнедым скакуном, прибавила ходу и, приближаясь к девятому кругу, вырвалась вперед на целую голову.
У бледного и молчаливого хозяина скакуна вырвалось из груди «Алла!», из глаз брызнули слезы. Следя за скакунами, разволновавшийся Айтжан забыл обо всем на свете, ведь он столько дней и бессонных ночей готовил лошадь!
Удача может улыбнуться только на десятом круге, и от этого все были в большом волнении. Серая двухлетка, вся в белой пене, первой пересекла финишную линию, вторым был гнедой скакун. Ярмарка сделала двухлетку знаменитой на всю округу: ораторы, жыршы, термеши восхваляли ее, а ее скорость сравнивали с быстротой слов. Молва о скакуне и по сей день живет в народе.
Длившаяся 14 дней ярмарка подняла дух людей. Все были в выигрыше: и те, кто обменял полугодовалого жеребенка на самовар, и те, кто взамен тюков свалявшейся шерсти приобрел выделанную кожу. После ярмарки в жилищах казахов появились городская мебель и утварь. Простые люди поняли, что торговля может поднять дух и огорчить.
Подготовила к печати Татьяна ВИНОГРАДОВА
