Сегодня исполняется ровно 30 лет событиям, произошедшим в Алма-Ате в декабре 1986 года. Первое массовое народное возмущение в СССР положило начало череде митингов и забастовок в могучей державе. Но все это было потом. А в декабре 1986 года и в последующие месяцы многие тысячи участников и людей, не имевших непосредственного отношения к тем событиям, оказались жертвами карательной системы Советского Союза. Одним из тех, кто испытал на себе всю мощь тоталитарно-номенклатурного аппарата, является актюбинец Мараш Бергалиев. Он не понимает, за что его осудили на 10 лет, и не может добиться оправдания до сих пор.
— После службы в рядах вооруженных сил СССР я поступил в Семипалатинский технологический институт. В 1986 году учился уже на втором курсе. Отчетливо помню все события декабря того года. О том, что в Алма-Аты прошла массовая демонстрация, мы узнали практически на следующий день по «узын кулаку».
В нашем общежитии сразу же появились сотрудники комитета государственной безопасности. Ко всем студентам было настороженное отношение. Нам не разрешали лишний раз выходить из общежития. Если собирались на улице больше трех человек, сразу же разгоняли. Конечно, мы хотели выразить свою солидарность сверстникам из Алма-Аты. Но за каждым нашим шагом зорко следили представители силовых структур, — рассказывает он.
Первые дни после 16 декабря в Семипалатинске царила тревожная обстановка. Горожане, которые за день до событий вместе отмечали все праздники, теперь начали настороженно относиться друг к другу. В один миг выросла некая стена отчуждения. Особенное давление общества и власти испытывало казахское население города, которое в те годы в Семипалатинске не являлось абсолютным большинством. В такой обстановке и случилось то событие, которое оставило неизгладимый след в судьбе Мараша Бергалиева.
— Вечером 20 декабря я возвращался с учебы и возле своего общежития повздорил со студентом третьего курса Владимиром Гончаровым. Он занимался боксом и был дерзким парнем. Нас тут же разняли. Но стычка продолжилась и в самом общежитии. Не сказать, что была крупная драка или еще что-то еще, обычная потасовка, которой раньше и не придали бы значения, — говорит Мараш.
Но, как оказалось, правоохранительные органы имели иную точку зрения на этот конфликт. Уже утром Мараша Бергалиева арестовали прямо в комнате общежития. В наручниках, не дав времени даже переодеться, запихнули в милицейский «бобик» и увезли в следственный изолятор. Тем временем маховик судебной системы потихоньку набирал свои обороты. Другому участнику потасовки Владимиру Гончарову в местной поликлинике сделали рентгеновский снимок, который подтвердил наличие побоев. Его положили в психиатрическую больницу и выдали справку, что тот страдает острой формой шизофрении.
— Все это время я находился в следственном изоляторе. Меня практически ежедневно вызывали на допросы. Следователи, не скрывая, заявляли, что этот конфликт носит характер межнациональной розни. Обвиняли меня в шовинизме и национализме. Я отрицал, просил очной встречи с Гончаровым, но мне все время отказывали. В какой-то момент понял, что осудят, что мне «шьют» крупное дело, — вспоминает Мараш.
Предчувствие не обмануло его. Из обычного конфликта двух студентов раздули дело неимоверных масштабов. Суд над Марашом Бергалиевым провели показательно, в стенах института. Невзирая на недочеты следствия и не принимая во внимание показания многочисленных свидетелей, его признали виновным в избиении Гончарова (хотя очевидцы на суде говорили совсем обратное). Свою роль сыграла и справка потерпевшего, выданная в психиатрической больнице с диагнозом «острая шизофрения».
С учетом всех вышеперечисленных моментов Бергалиева признали виновным в нанесении особо тяжких телесных повреждений (хотя на деле была лишь пара пустяковых синяков), а также в разжигании межнациональной розни. Его осудили на 10 лет лишения свободы в колонии усиленного режима.
— Думаю, что в то время власть искала повода для показательного суда, чтобы запугать народ. Подвернулся мой случай. Из обычной драки между студентами, в которой никто даже серьезно не пострадал, раздули дело и осудили меня на длительный срок. Как говорится, из меня сделали козла отпущения. Дали срок, который получают насильники, убийцы или преступники-рецидивисты, — недоумевает собеседник.
После оглашения приговора для него начался долгий путь по исправительным учреждениям великого и могучего. Из Семипалатинской пересыльной тюрьмы Мараша отправили в Алтайский край, в город Барнаул. Оттуда этапировали в Рубцовск.
— Я находился в депрессии. Потерял счет времени и ко всему начал относиться с безразличием. В голове все время крутилась лишь одна мысль: за что же судьба меня так жестоко наказала? Понимал, что произошло все это из-за декабрьских событий в Алма-Ате. И мой случай был необходим властям, чтобы приструнить и запугать строптивых, — уверен он.
В сибирских лагерях он не задержался. Сотрудники оперативной части, а также лагерное начальство, ознакомившись с его делом, отправили Мараша обратно в Казахстан. Он побывал на разных пересылках: в Алматы, Джамбуле (ныне Тараз), Шымкенте. Лагерная судьба забросила его в родной Актюбинск.
— Во время этапов часто пересекался с участниками декабрьских событий. В Семипалатинской тюрьме встречался с Кайратом Рыскулбековым. В актюбинской колонии со мной отбывал срок парень по имени Ерлан из Атырау, который тоже был участником декабрьских событий. Видел девушек-казашек, тоже желтоксановцев, которых переселяли на постоянное место жительства в сибирские города. О них почему-то вообще не пишут. Эти девушки сами себя называли ссыльными. До сих пор не знаю, как сложилась их судьба, вернулись ли они потом на родину.
В колонии Мараш практически ежемесячно писал прошения о пересмотре своего дела. Но все время получал отказ. Дело сдвинулось с мертвой точки после того, как его мать написала письмо депутату Верховного Совета СССР Мухтару Шаханову. Лишь после вмешательства народного избранника дело Мараша было пересмотрено и ему скостили срок до 5 лет. Изменили и первоначальный приговор, изменив его до обычной «хулиганки».
Вышел на свободу Мараш в 1992 году из Шымкентской колонии. Вернулся домой в Актюбинск. Поступил в политехнический колледж, позже заочно окончил Актюбинский педагогический институт. Ныне трудится преподавателем военного дела в одном из учебных заведений нашего города.
Казалось бы, жизнь потихоньку наладилась и извилистые пути судьбы уже давно позади. Но, как признается Мараш, его до сих пор гложет обида. Ведь пострадал не из-за того, что переступил закон, а вследствие сложившейся общественно-политической ситуации в стране.
— До сих пор переписываюсь с однокурсниками, с которыми учился в Семпипалатинске. Они говорят, что могут выступить свидетелями в суде и доказать, что в том конфликте не я был зачинщиком. Наводил справки и про Владимира Гончарова. Как оказалось, он после суда уехал в Россию и уже там поступил в институт. Как человека, страдающего острой формой шизофрении, могли принять в высшее учебное заведение тогда еще Советского Союза? – вопрошает Мараш.
Тридцатилетнюю годовщину декабрьских событий он ждал с нетерпением. Надеялся, что в числе прочих будет пересмотрено и его уголовное дело. И уже казахстанское правосудие, разобравшись, вынесет ему оправдательный приговор. Но так и не получил долгожданной весточки.
— Мне бы восстановить свое доброе имя. О потерянных в колониях годах я уже не сожалею, их обратно уже не вернешь, — разводит он руками.
Так сложилась судьба одного из наших земляков, пострадавшего в годину лихолетья в назидание другим. Хочется верить, что последняя точка в его деле еще не поставлена и надежда Мараша все же оправдается. Ведь еще не поздно пересмотреть факты, так как свидетели живы и даже готовы подтвердить слова актюбинского «декабриста».
Жантас МАКСУТОВ
