Милена АНТИЯ-ЗАХАРОВА
К 75-й годовщине освобождения села Детчино Калужской области от фашистских захватчиков. Посвящается актюбинской 312-й стрелковой дивизии
поэма
I
Осень кружила листвой золотой
Над сельскою братской могилой.
Клин журавлиный летел надо мной,
Нерадостный и сиротливый.
Мне показалось, что гордый вожак
Замедлил полет ненадолго,
Словно условный таинственный знак
Издал вдруг протяжно и громко.
Астры качнуло слегка ветерком,
А может, то было ответом,
Тем незабытым бессмертным полком,
Лежащем на кладбище этом.
Трепетно я прикоснулась к плите:
Фамилий ряды лишь и даты…
И в зазвеневшей вокруг пустоте
Всю боль мне излили солдаты.
II
Год сорок первый. Начало войны.
Горят хутора и станицы.
Залиты кровью дороги страны
От западной самой границы.
А в дальних аулах казахских степей
Не слышатся взрывов раскаты,
Но люди, трудясь средь садов и полей,
Печально встречают закаты.
Все ходят с тревогой к засохшей айве,
Где радио вороном черным
Вещает, что рвутся фашисты к Москве,
Потери в сраженьях огромны.
И встали татарин, казах и киргиз –
В дорогу котомки собрали.
А жены рыдали: «Ты только вернись!»,
«Вернемся», — мужья обещали.
III
Их встретил Актюбинск июльской жарой.
Быть храбрыми все поклялись.
В ученьях тяжелых и в спорах с судьбой
Стремительно дни понеслись.
Вот пишет Мурат: «Ата, дорогой,
Все учат стрелять. Но боюсь,
Без нас там покончат, наверно, с войной,
И я без медали вернусь».
Август настал, и двухмесячный курс
За пару недель, но постигли.
Времени нет. Исчерпали ресурс.
И все командиры охрипли.
Зычно несется: «В вагоны грузись,
Дивизия триста двенадцать!»
Наумов, комдив: «Ну, фашисты, держись!
С волками придется вам драться!»
Собран в дивизии целый Союз.
Великий. Могучий. Советский.
Русский, украинец и белорус,
Узбек… Весь народ – молодецкий.
IV
Целый сентябрь на Валдае стояли.
Нечастыми были бои.
В пятый октябрьский денек все же сняли
С позиций. К Москве повезли.
Ехали медленно. Часто стояли
Под нудным осенним дождем.
Пели все вместе и письма писали,
Мол, ждите, мы скоро придем.
Вот Темирлан своей милой Айнуре,
Стесняясь сказать о любви,
Медленно буквы выводит и хмурит
Смоленые брови свои.
Просит беречь несмышленыша-сына,
Пока бьет фашиста отец.
Не дописал… Только строк половина.
Не сможет доставить гонец.
Птица железная над эшелоном
Раскрыла смертельный ларец.
«Воздух! Ложись!» — пронеслось по вагонам,
И сотня замолкла сердец.
Кровью пропитанный листик с посланьем
С ветром в леса улетал…
С домброю в руках Сабыржан
бездыханный…
Он только что песню играл.
Начали список ушедших на небо:
Иваны, Чингизы, Кузьмы…
Стали лишь злей и отчаянней
Глебы, Федоты, Ильи.
V
А за столицей уж голые рощи.
В них прячется зверь, присмирев.
Встал эшелон. «Что там?
Красная площадь?»
«Не видишь? Читай: Суходрев!»
В кошмарах такого комдиву не снилось:
Не фронт, а дырявый дуршлаг.
Нет связи с полками. И так вот случилось:
Зениток и ружей – пустяк.
Солдаты его в основном новобранцы –
Неопытный в деле народ.
С колес прямо в бой шли с лихим
чужестранцем
И брали его в оборот.
А раньше служивших – чуть трети поболе,
Да разве это спасет?
Здесь пули, как вороны, вьются над полем.
И каждая жертву найдет.
А немец «Тайфуном» летит на столицу –
Приказано насмерть стоять.
Прикрыли собою родную землицу –
А им бы ее распахать…
Их дело сегодня вот здесь. В рукопашном.
Неравном. И страшном бою.
До вздоха последнего биться отважно:
Три жизни врага – за свою.
VI
По полю за Машкино, малой деревней,
Шли танки сплошною стеной.
За ними пехота врага. Наступленье.
«Сдержать их! Любою ценой!»
«Чем в танки стрелять? Из винтовок,
быть может?
Пальнем, и они побегут?»
Колесников был не героем, но все же
Член партии и политрук.
Взял связку гранат и бутылку с коктейлем,
От пуль укрываясь, пополз.
Бойцы затаили дыханье с сомненьем,
А тот словно в землю врос.
На счастье попалась глубокая яма,
И ближе он танк подпустил.
Гранаты метнул («Растудыт твою, мама!..»),
Бутылку на люк запустил.
Для танков, что сзади, стал страшным
сигналом
Пылающий жарко костер.
Те, чтоб не кончить таким же финалом,
Ушли, порастратив задор.
А наши солдаты воспрянули духом:
«Знать, фрицам-то хочется жить?»
И тут началась еще та заваруха:
«Боятся? Так будем крушить!»
С земли поднимались и с криком
гортанным
Бежали, стреляя врага.
Неслось бесконечно над полем тем
бранным
Суровое наше «Ура!».
Недолго потом политрук тот сражался.
Неделю, быть может, иль две:
Осколками весь посеченный остался
Под Детчино. В мерзлой земле.
Не понял, должно быть, и сам…
Только замер.
Он смерти в глаза не смотрел.
А та веселилась над ним, словно ветер,
Лишь выдохнуть «Мама!» успел.
VII
Актюбинцы долго держали селенье.
Врагов было три к одному.
Кровавое месиво, а не сраженье
Название бою тому.
Три раза за сутки Таурово брали,
От Детчино к югу оно.
Но снова и снова назад выбивали:
Их в дверь гонят – лезут в окно.
И поняли немцы, что Детчино с ходу
Атакою в лоб не сломить.
А значит, чего же толочь в ступе воду:
План новый теперь – окружить.
Обещанной помощи слабые фланги
Актюбинцев не дождались…
Надеялись долго, только вот танки
До Детчино не добрались.
Кольцо окружения немцы сомкнули,
Но в плен им бойцы не сдались.
Еще трое суток… И в вечность шагнули,
А души их в рай вознеслись.
Лишь малая толика вышла из ада
И вновь оказалась в строю.
Не бросили пушек. Пусть нет и снаряда –
Жить будем, добудем в бою.
VIII
Едва ли могло быть страшнее, но было.
В Березовке есть высота:
Ее отбивая, немало остыло
Сердец. Но высотка взята.
Палил минометчик из вражьего ДОТа –
Смерть горечью дымной плыла.
Саперы, связисты, разведчиков рота…
Покрыли высотку тела.
Свинцом нашпигованный воздух томился.
Дивизия таяла в нем.
Солдат на солдата убитым валился
Под адовым этим огнем.
Кто выжил тогда, тот не верил в спасенье:
Все думал, что снится ему.
И слышалось-чудилось ангелов пенье
В каком-то безумном бреду.
IХ
Не месяцы-годы прошли… Две недели.
А в сводках штабных писарей –
Бездушные цифры. Мол, там уцелели
Лишь десять процентов людей.
Но гибли не цифры. Там жизни гасили –
Дивизия там полегла.
К столице врагов тогда не пустили –
В ту землю вросли, как скала.
И от Суходрева до реченьки Нары
Спят в вечном покое бойцы:
Киргизы, казахи, узбеки, татары,
Украинцы, русские… Молоды, стары…
Мужья, сыновья и отцы.
Одиннадцать тысяч солдат поименно
Мне хочется в строки вписать,
Чтоб сын или внук с головою склоненной
Мог с гордостью их прочитать.
Но разве рифмуются жизни героев,
Что пали за землю мою?
Приходько, Пацаев, Степанов, Мирзоев
Навечно в бессмертном строю.
Х
С букетом цветов я склонюсь над могилой
Великой державы достойных сынов,
Защитников будущей жизни счастливой,
И мирного неба, и радостных снов.
А клин журавлиный все кружит над полем,
Где смертью героев солдаты легли.
И столько в их крике печали и боли…
Хотелось им выжить, да вот не смогли.
Детчино, 2016 год
