В самом начале своей врачебной деятельности, в 60-х годах прошлого столетия, я работал хирургом в Карабутакской районной больнице. Однажды во время приема в кабинет зашла молоденькая цыганка с грудным ребенком в руках.
— Все время плачет, не знаю, что с ним, — сказала женщина.
Я осмотрел ребенка и сказал, что у него аппендицит и надо срочно делать операцию. Она вышла. Через минуту-две в кабинет вошел здоровенный цыган с густой пышной бородой.
— Ты врач? – спрашивает он.
— Да, — говорю.
— Запомни: если мальчик умрет, я зарежу тебя… — сказал он и вышел.
Снова зашла женщина с ребенком. По моему распоряжению его забрали и стали готовить к операции. Я тоже пошел готовиться. Захожу в операционную и наблюдаю такую картину: в двух-трех шагах от стола, спиной ко мне, сложив руки на груди, сидит тот самый бородатый цыган.
От крайнего возмущения я не сдержался и закричал на него:
— Выйдите отсюда, это операционная, здесь не положено находиться посторонним!
Подхожу сзади, хватаю его за плечи, чтобы вывести, и вижу у него на коленях… большой широкий нож. Все равно продолжаю требовать, чтобы он покинул помещение. На шум сбежались другие врачи. Теперь все вместе стали кричать на него, а он хоть бы бровью повел:
— Делай, — сказал он мне, — но если мальчишка умрет, я зарежу тебя.
Вижу, что он не уйдет, а время не терпит, надо начинать операцию. Признаюсь, никакого волнения не было. Был уверен в себе, потому что операция предстояла несложная. Работаю, а сам краем глаза наблюдаю за мужчиной. Тот сидит, как истукан, со сложенными на груди руками, а на коленях блестит клинок ножа.
Операция в самом деле оказалась несложной и, закончив ее, я помыл руки и вышел на крыльцо покурить… и, Боже мой: никогда не видел вместе столько цыган! Откуда только они взялись?! Вся больница была окружена людьми, повозками. Подошел к воротам, спрашиваю у мужчин:
— Что происходит?
— Внуку нашего барона делают операцию.
— Сделали уже, все нормально, можете расходиться, — говорю им.
Но никто не уходил. После рабочего дня зашел в палату к женщине, поинтересовался состоянием ребенка и ушел домой. Я был уверен, что не должно быть никаких осложнений, однако какое-то внутреннее чувство все-таки давило на меня и не давало покоя.
Дождавшись утра, на работе я первым делом зашел в палату к цыганке. Ее на месте не оказалось, не было и ребенка.
— Где они? – спрашиваю у женщин.
— Рано утром взяла ребенка, ушла куда-то и больше не возвращалась, — ответили они.
А табор исчез так же неожиданно, как и появился. Время шло, но ко мне с претензиями никто не приходил – значит, ребенок поправился.
Ибрагим КАЛЬПЕНОВ,
ветеран медицины
