Все меньше остается среди родных и знакомых людей старше 85 лет. И все больше хочется слушать их рассказы про ту, послевоенную, жизнь. Прочувствовать время, когда наши родители были детьми. Понять, чтобы ценить день сегодняшний. Узнать и передать внукам.
95-летний Даулетбай Курманбаев – труженик тыла. Аксакал ходит, опираясь на две тросточки, жалуется, что болят колени. Сетует, что не осталось уже его ровесников. Память у него на удивление крепкая, да только мало кто расспрашивает его о детстве. А ведь воспоминания деда – крупицы нашей общей истории:
– Всего четыре года я проучился в школе в совхозе «Челкарский». Отца забрали на фронт в 41 год, он погиб, защищая украинскую деревню. Мне было лет 12, когда поручили пасти телят, примерно двести голов. На следующий год с мальчишками с утра до позднего вечера работали на покосе, запрягая верблюдов. На обед ели бламық – варево из перемолотой пшеницы, вечером доедали, что останется. Хлеба вообще не видели. От усталости с ног валились. Бывало, прикорнешь на краю поля, только глаза сомкнешь, как одноногий бригадир начинает кричать, плеткой размахивать. Он комиссованный был после ранения на фронте, единственный мужчина на весь аул. Подскакиваешь и бежишь за верблюдом.
Не хочет аксакал бередить прошлое, отмахивается:
– Все так жили, не только мы.
84-летняя Гульжан Тлеубергенова как-то в беседе проронила:
– Меня мама на қырман посылала за зерном.
– А разве можно было набирать его из совхозного урожая?
– Нет, конечно. В жару в конце лета я надевала большие резиновые сапоги. Шла туда, где работали женщины и старшие дети. Мама насыпала полные сапоги пшеницы. Еле волоча ноги, возвращалась домой.
– Ну это же тогда было подсудным делом?
– Да, в сталинские годы за такое даже расстреливали. Но что делать? Все видели и молчали. Надо же было чем-то детей кормить. Так, за день я натаскивала почти ведро зерна, вечером мама перемалывала его на каменном дермене, пекла хлеб или варила похлебку.
Наша мама, 78-летняя Людмила Байкадамова, часто рассказывает истории из детства. Это были уже 1953-1957 годы, начало оттепели после репрессий. Но в поселке Оркаш было так же голодно и так же страшно оказаться в ссылке за любую провинность.
– Папа Султан был военнопленным, бежал из фашистских лагерей через Италию. Как врага народа его сослали на дальневосточные шахты. Он смог вернуться домой только спустя 15 лет с русской женой и четырьмя детьми. В нашем ауле жили несколько таких же, выживших в плену. Они боялись разговаривать друг с другом при людях. Объяснялись знаками, взглядом. Если хотели пообщаться, прятались у кого-нибудь в сарае, говорили шепотом. Мы тоже чувствовали себя врагами…
Однажды Аксулу аже позвала меня на ток, насыпала в подол зерна, примерно полведра, велела бежать домой. Во дворе я встретила отца, довольная такая, показываю ему, что помогаю взрослым. А папа увидел и начал ругать: «Сейчас же отнеси это туда, откуда взяла!». И своей матери наказал, чтобы больше так не делала, не воровала совхозное добро.
Мы, десять детей, выжили благодаря корове и огородику возле дома, который каждый год сажала мама Дуся.
… Несколько судеб, несколько историй из не очень далекого прошлого. Послевоенное поколение передало нам, советским школьникам, чувство неутолимого голода, страха перед власть имущими. Нам было полегче, но дастарханы тоже не изобиловали яствами. Дети 1990-х пережили перестройку, унаследовав память о развале и хаосе. И только внуки живут сейчас в свое удовольствие: все – им, все – для них. Пусть уж лучше они отворачиваются от пиццы: «Надоела!», наотрез отказываются от кашки и супчика, перебирают фрукты, конфеты, чем будут мечтать о куске хлеба и жидкой похлебке из перемолотой пшеницы.
Гульсым НАЗАРБАЕВА
