Ради детей жили и работали старики Буралевы. Копили копеечку к копеечке, недосыпали, недоедали, лишь бы сын и дочь ни в чем не знали нужды. Построили дом, заработали на две квартиры. Двухкомнатную отдали дочери, в полуторке собирались пожить сами на старости лет, но на всякий случай Антонина Степановна полуторку оформила на дочь. Два года назад дочери не стало. Зять и внуки тут же выписали бабушку из квартиры и продали жилье. И никакие инстанции, никакие суды не хотят услышать обманутых, обобранных, никому не нужных деда с бабкой.
На улице Карагул батыра в стареньком доме с резными ставнями и крохотным двориком, в окружении современных коттеджей, живут Антонина Степановна и Иван Сергеевич. В комнатах, среди старой, отжившей свой век мебели, посуды, самотканных ковриков на стенах особой ценностью выделяются фотографии, почетные грамоты детей. При виде фотоаппарата бабушка надевает «парадный» костюм с медалями, присаживается на край раскладного дивана и начинает свое повествование. Старший сын Владимир, приехавший навестить родителей из Липецка, перебивает ее:
— Да при чем тут твой Дальний Восток, мам? Ты о главном расскажи, люди заняты, им некогда слушать твою биографию.
Но мы успокаиваем старушку:
— Время у нас есть, мы хотим знать все с самого начала. Так как вы оказались в Казахстане?
На Камчатке
Родом Антонина Степановна из Саратовской области. Работать начала с 14 лет, в годы войны водила и сама ремонтировала машину-водовоз, трактор, комбайн. Вспоминает, как в госпиталь, расположенный в здании школы, привозили раненых солдат, как она помогала санитаркам перестилать постели, стирать белье. После войны отправилась на комсомольскую стройку, на Дальний Восток.
— Я всего-то проучилась три с половиной класса, представления не имела, где находится Камчатка. Слышала только, что там много рыбы, и дают ее бесплатно, — рассказывает бабушка.
Работала кем придется, не чуралась тяжелого мужского труда, везде была ударницей, передовиком. Позже устроилась на рыбоконсервный завод, налаживала оборудование. В эти годы познакомилась с будущим мужем, киномехаником Иваном. Расписались, появились дети-погодки Володя и Люба.
— Детки часто болели, врачи прописали нам сменить местожительство. Приехали в Хабаровск, к родне мужа. Три года пожили, дети так же болеют. Врачи опять: «Переезжайте». Спрашиваю: «В Украину можно?», говорят: «Нет, там такой же климат». У меня в Актюбинске две сестры жили, спрашиваю: «А в Казахстан?», отвечают: «Вот в Казахстан и езжайте». Так мы оказались здесь.
Работа, дом, огород…
Шел 1962 год. В Актюбинске, в районе нынешней Сазды, раскинулась голая степь с несколькими времяночками. Тут Буралевым дали землю под строительство дома, пообещав, что в скором времени их район станет центральным.
— Три месяца жили у сестры, — продолжает бабушка. — Я устроилась в киоск продавцом. А дед все эти годы до пенсии работал водителем в автоколонне № 2577. Вечерами строили времянку, доски нашли, горбыли, опалубку сделали, привезли глину, солому. К осени уже печь сложили, перебрались туда. Детей спать укладывала, а сама месила глину ногами, обмазывала стены.
Потом Антонина решила, что их зарплаты недостаточно, перешла на мясокомбинат, понадеявшись, что хоть мясо сможет брать подешевле.
— Иногда покупали мясо, иногда так брали. Тогда все брали. А дед стал ругаться, скандалить: «Ты где мясо берешь? Посадят тебя». Ушла оттуда, устроилась на трикотажную фабрику. Выучилась на швею, вырабатывала по 3-4 нормы. Моя фотография красовалась на Доске почета под надписью: «Мастера — Золотые руки». Дело шло к пенсии, я знала, что работники легкой и пищевой промышленности получали маленькую пенсию. Выучилась на курсах, стала работать путейцем, потом проводником на железной дороге. Вагоны старые, худые, холодные. Промерзали насквозь, топили печки с утра до ночи. Так я проработала 15 лет. Зато сейчас получаю приличную пенсию — 60 тысяч тенге.
Все эти годы у супругов был свой огород на 21-м километре, сажали картошку, овощи. Во дворе – зелень, ягоды. В общем, как говорит бабушка, ни одного выходного дня: то работа, то дом, который сами строили 6-7 лет, то огород. Лишь бы дети были сыты и в тепле.
Злосчастные квартиры
Думая о будущем детей, Буралевы решили купить квартиру. Откладывали с пенсии, летом продавали огурцы, помидоры, приправу, укроп, зимой — соленья. Бабушка торговала газетами, каждую копеечку складывали, сами на хлебе и чае сидели. Купили две квартиры, одну на улице Махамбетова, позже другую — на Оспанова. Недостающую сумму заняли у знакомых. У кого 100 долларов, у кого — 200, 500. К тому времени сын со своей семьей жил в России, дочка — на родине мужа, в городе Серебрянск, недалеко от Усть-Каменогорска.
— Любушка как-то звонит, жалуется, что муж пьет, денег не хватает. Мы их с двумя детьми позвали в Актобе, дали им двухкомнатную квартиру, которую я сразу переписала на имя дочки. Дом у нас на имя сына записан, мы планировали, что став немощными, переедем в полуторку, дочка с детьми за нами приглядывать будут. Разве думали, что все так получится, — переходит к сути дела бабушка Тоня.
Сейчас и муж, и сын винят ее в том, что она тайно, не сказав ни слова своим мужчинам, переписала и вторую квартиру на Любу. Наверное, дочь она любила и жалела больше, чем сына. После двух обширных инфарктов побоялась, что помрет, и оформила на нее договор дарения. А в 2012 году, в феврале, ее дочь в возрасте 57 лет умерла, не дождавшись машины «скорой помощи», ехавшей к их дому 40 минут. По словам медиков, у женщины был сердечный приступ.
Похороны дочери стали началом бесконечных судебных тяжб. Буквально на 9-й день внучка уговорила деда с бабкой отписать ей долю от жилплощади.
— Откуда мы знали, что за долю она у нас просила, мы в тот момент вообще ничего не соображали, — говорят старики.
Дед именно тогда узнал, что квартира по улице Оспанова принадлежит дочери. Позже он написал заявление в судебные органы на жену за то, что она совершила сделку без его ведома. Первый суд полностью признал его правоту, но через три месяца этот же судья заочно отменил собственное решение, ссылаясь на Закон «О браке и семье». Адвокат Буралевых настаивает на том, что нотариус, подписавший договор дарения, обязан был запросить нотариально заверенное согласие супруга. Суды, не обратив на этот факт никакого внимания, во всем обвинили неграмотную 85-летнюю старушку, участницу трудового фронта, инвалида второй группы.
Дожить бы спокойно
— Дочечка, мы не жадные, нам лишнего не надо, — в который раз произносит бабушка. — Мы знаем, что все равно эти квартиры останутся внукам. Про двухкомнатную квартиру мы уже не говорим ничего, пусть живут, вернули бы нам полуторку. Мы ведь до сих пор долги людям отдаем из полученной пенсии. Нам бы на старости пожить в нормальных условиях. Я уже несколько месяцев толком не купалась. Ну как помоешься в корыте, нагрев воду в ведре, поливая на себя ковшиком? Я хожу еле-еле. Зимой упала, поскользнувшись, когда шла в туалет на улице. Сломала руку, ребро, получила сотрясение мозга. После смерти дочери меня парализовало, если бы не соседи, врачи, которые буквально кормили меня с ложечки, я бы так и лежала бревном. Дед вон ослеп, глухой стал, операцию на глаза перенес.
Дедушка подключается к разговору, в его голосе слышится всхлипывание, он все время вздыхает и прикрывает глаза руками:
— На суде у меня спрашивают что-то, а я же не слышу ничего, в голове гудит все. Бабку выгнали с судебного заседания, не дали ей слова сказать. Где наше право? Где закон, защищающий таких стариков? Мы же не просим чужого, мы заработали все это своими руками. Нас обманули зять и внуки, по-свински поступили. Выписали бабушку, не сказав ей ничего. Уже и продать успели квартиру, деньги между собой поделили и молчат. Как квартиры присвоили, так и забыли про нас совсем, даже позвонить не могут.
Месяц назад старики с помощью адвоката написали заявление в Генеральную прокуратуру, ждут ответа.
Чужие родные внуки
…До последнего времени дети Любы не знали, что они приемные. «Просветил» их собственный отец уже после смерти матери. Мальчика они взяли из детского дома, когда ему было около трех лет. В тот же год отец ушел из дома, бросив Любу с сыном. А через несколько лет вернулся с покаянием и двухлетней дочкой на руках. Женщина простила мужа и стала воспитывать девочку как собственного ребенка. Ни словом, ни намеком не выдала их прошлое.
— Этого нельзя было говорить, мы все годы скрывали правду, — шепчет бабушка. — Они же для нас родные внуки. Но после смерти Любушки отношение со стороны детей сразу изменилось. Видно, отец там настраивает их против нас. Я хочу поговорить с внуками, скучаю, но они даже трубку не берут, когда мы звоним. А ведь мы столько помогали им, сами не ели, не пили, куском хлеба делились. Дед как-то пошел к ним договориться насчет поминок, так зять его чуть не задушил. Во время судов нам часто звонил кто-то, угрожал, что убьет, косточки по всей степи разметет. Суды закончились, и звонить перестали. Конечно, мы неграмотные, слишком доверчивые, но мы жили в другое время, у нас другие понятия были. Мы и сейчас надеемся на то, что есть еще справедливость, есть на свете отзывчивые, добрые люди…
Гульсым НАЗАРБАЕВА
