Когда началась война, Екатерине Кальчевой было всего 4 года. Жили они в Молдавии, в селе Джолтай Чадыр-Лунгского района. Трудно тогда под немцами приходилось всем, но наиболее уязвимыми и беспомощными были старики и дети.
— Войну я помню очень хорошо, — рассказывает Екатерина Захаровна. – Как сейчас все стоит перед глазами. Штаб немцев располагался через дом, поэтому очень часто они были у нас непрошеными гостями. Расхаживали по селу, как хозяева, а мы были абсолютно бесправны. Помню, мама испекла мамалыгу (молдавский хлеб из кукурузы) и поставила на стол. Мы, детишки, сидели вокруг и с нетерпением ждали начала трапезы. Заходит немец, хватает хлеб, кидает на землю и топчет ногами. Все до последнего кусочка истоптал, чтобы только нам ничего не досталось. Забирали любые продукты. У нас в подвале стояла бочка с вином (места-то виноградные), так они пришли, открыли кран, напились, а остальное оставили вытекать. Просто так, из вредности. Мать в это время держали под пистолетом, и сделать она ничего не могла. Или в курятник пойдешь, найдешь яичко, немец тут как тут. Отберет, сделает дырочку в скорлупе, выпьет и, самодовольно улыбаясь, уходит. Велика победа – у ребенка отобрать.
— Однажды немцы дали нам, детям, зубную пасту. А мы, не зная, что это такое, съели и отравились. Мы подумали, что это что-то съедобное, так как русские солдаты угощали нас шоколадками, мы и подумать не могли, что все это делается ради забавы, — продолжает свой рассказ баба Катя.
— Они были очень бездушные. В селе была единственная мельница, и ту сожгли. У матерей отбирали младенцев, кидали в колодец и закрывали крышкой, чтобы не было слышно криков. Отбирали самых красивых девчат в селе, загоняли в обоз и издевались там над ними.
Не менее жестокими были и предатели, находящиеся на службе у немцев. Они ходили по дворам и забирали коней, скотину, у кого что было, то есть, можно сказать, последнее. Затем прямо посреди села устраивали пир. Варили мясо, а остатки выкидывали на съедение мухам. И если кто-нибудь из селян пытался подобрать с земли хоть маленький кусочек, его тут же расстреливали на глазах у всех.
С едой было очень туго. Собирали и ели траву (козья борода называется), которая в хорошие времена, когда всего вдоволь, предназначается для скота. А чтобы из нее ушла горечь, приговаривали: «Горечь уйди, сладость приди». Ели и даже заготавливали на зиму молодые листья абрикоса и винограда, солили их в бочках. Бомбы падали очень часто, в том числе и на пшеничные поля. И вот там, где бомба упадет, вокруг этой ямы мы собирали уцелевшие колоски в консервные банки.
Иногда в сельсовете на одну семью выдавали ведро пшеницы. Мы перемалывали, и получалось шесть булок хлеба. Пять булок у нас забирали для партизан, а одну оставляли нам. Вот так мы увидели хлеб и узнали, что это такое. Чтобы испечь хлеб, собирали в лесу дрова, сухие ветки абрикоса, винограда, орехи. Рвали и сушили траву, кукурузные кочаны. Все это по минным полям. Однажды на одной из мин подорвался мой брат, его откинуло в сторону, но, слава Богу, он остался живой, невредимый.
Однажды произошел такой случай. Мы с братом (ему тогда было лет 15-16, мне — 6-7) нашли раненого, без ног. Году в 44-м это было. Немцы как раз шли назад, отступали. Мы выкопали окоп, посадили его туда, укрыли виноградной лозой, листьями, травой, чтобы никто не нашел. И подкармливали конским щавелем да шелковицей (ягода такая). Потом еще на одного наткнулись – он был без руки и без ноги. Его тоже туда спустили. Вот так мы и спасли две человеческие души. Потом наши их забрали.
В школу мы ходили босиком. Обуть, одеть было нечего. Помню, нашли где-то парашют. Из него пошили всем одежду – юбочки, брючки. Наверх вязали из льна кофточки. Ни тетрадей, ни ручек у нас не было. Была самодельная доска, на которой учитель объяснял материал. И на ней мы учились писать, считать. Учитель был фронтовик, на костылях. Кто утром приходил в школу, после обеда – на работу. Кто не был в школе, на работу не брали. Учитель выдавал бумажку тем, кто был в школе, и за это давали в конце работы половник каши, 100 граммов хлеба, 100 граммов брынзы.
Обулась я только в 15 лет.
Из нашей семьи на войну ушли пять человек – четыре брата и отец. Братья погибли, отец вернулся, но с тяжелейшими ранениями в области живота. В полевых условиях ему рану кое-как обработали и зашили, но инфекция, видимо, осталась. Через 3 месяца после возвращения его не стало.
Всего у моей мамы был 21 ребенок. На момент окончания войны осталось всего семеро детей. 4 брата погибли на фронте, остальные умерли от голода и холода.
— Детства у меня практически не было. В течение 4 лет, с 1941 по 1945 годы, не было ничего радостного. Единственное светлое воспоминание – это День Победы. После войны было тоже очень тяжело. В 1946 году, — вспоминает Екатерина Захаровна, – случился страшный голод. Сельсовет выдал на посадку по 1 килограмму пшеницы на семью. Но всходила она очень плохо, так как земля кругом и всюду была выжжена и негодна от бесчисленных ям.
В 1947 году уже был хороший урожай. Вот тогда мы вволю наелись хлеба. Собирали мы в тот год уже 2 урожая – в марте и августе. Одевать было по-прежнему нечего. Не было абсолютно никакого инструмента для работы в поле, все делали вручную. Пшеницу собирали, обмолачивали голыми руками. Не было ни тяпки, ни косы. Но мы выжили, несмотря ни на что. И постепенно все наладилось.
В 1962 году я вышла замуж и переехала в Казахстан. У меня 4 детей – 2 сына и 2 дочери, 6 внуков, 3 правнука. На жизнь не жалуюсь, все у меня есть, всего в достатке. Я прожила счастливую жизнь. Были и невзгоды, и тяготы, но в целом все сложилось. Столько лет прошло, мне уже 78, а страх от ужасов войны в душе до сих пор остался. Слава Богу, что мы живем в мирной стране.
Елена ПАНТИНА
