Жизнь – в творчестве

Амантай Утегенов – для Актобе фигура знаковая. Одаренный поэт, блестящий переводчик, великолепный рассказчик. Коммуникабельный.

Ему практически не надо времени, чтобы заворожить зал, заполненный самыми разными людьми.

Он не говорит – он как бы плетет кружева из слов, и накладывая их одно на другое, уже не выпускает тебя из своего словесного плена. Всегда

доброжелательный, с приветливой улыбкой, готовый в любую минуту прийти на помощь друзьям, просто знакомым, а подчас и не знакомым, если есть возможность помочь, — таким я вижу своего коллегу (журналистика – она как первая любовь: однажды и на всю жизнь), старшего товарища в поэтическом мире и друга по увлечению (рыбалка).

Сказать, что ему уже шестьдесят – язык не поворачивается, хотя одно его высказывание («Если мужчина старше пятидесяти просыпается и у него ничего не болит, значит, он уже на том свете») стало уже притчей во языцех.

Душой-то он по-прежнему молод. Только самые близкие ему люди знают, что за этой фирменной утегеновской улыбкой стоят годы упорного труда, душевной стойкости и понимание того, зачем он пришел в этот мир и к чему стремится.

 

 

 

Олины глаза

— Первые сложившиеся строки, первое стихотворение – когда это произошло? Что стало точкой отсчета погружения в удивительный мир поэзии?

 

— Наверное, в том, что жил я не в городской атмосфере, не в зашоренном мире, а в ауле. С малых лет ездил по степи на коне. Отец меня устраивал работать объездчиком, и я объезжал поля, следил за скотом. Известный писатель Юрий Нагибин как-то сказал: «Лес стискивает душу, горы унижают человека, и только в степи он чувствует себя господином». Представьте себе маленького человека на коне, да там петь хочется, во всяких героических историях себя представляешь, в которых ты выходишь победителем. Помню, когда мать укладывала спать, я укрывался одеялом с головой и под фонариком читал – как все мы, наверное. Так я рос. Это, наверное, и стало точкой отсчета. А что касается моих первых строк… В классе втором или третьем (и я не стыжусь этого) мне очень понравились Олины (или Маринины, я точно уже не помню) глаза, ее внимательное отношение ко мне, и я что-то там написал, где сравнивал губы с помидорами, а глаза – с озерами. Свои первые строки я не считаю стихами, как и те, что написал в тринадцать-четырнадцать лет, и тем не менее так начиналась моя жизнь в поэзии. Первое же мое стихотворение увидело свет в республиканской газете «Ленинская смена», когда мне было тринадцать лет.

 

 

Истоки – от родителей

 

— Часто и все хорошее, и все плохое мы наследуем от родителей. Насколько ваши родители были причастны к вашему увлечению?

 

— Это естественно. Я самым высоким своим званием считаю звание мужчины, и воспитание в этом плане я унаследовал от отца. Я отвечаю за свои слова, отвечаю за родных и близких, а все остальное – только приложение к моему предназначению. Воспитание было таким:

 

Первое: подерешься на улице, с жалобами домой лучше не приходи, разбирайся сам. Второе: не хнычь, если что-то не так. Чтобы чего-то добиться в жизни, надо работать. Это я тоже получил от отца. Мать же была учительницей казахского языка в русской школе. В шесть лет я окончил первый класс в казахской школе, потом меня отдали в русскую. Так получилось. В доме были книги, и я с самых ранних лет читал и Сабита Муканова, и других наших писателей, и даже, до сих пор помню, прочитал «Тихий Дон» на казахском языке. Даже если что-то не понимал, на многие мои вопросы мать на определенном уровне мне отвечала. Вот это домашнее желание плюс собственное представление о их жизни меня и воспитывало.

 

Да, родители никакого отношения к поэзии не имели, но это были люди неглупые, много читали.

 

 

 

Конек-горбунок

 

— С каких имен началось ваше познание поэтического слова? Вы наизусть цитируете, например, Батюшкова. Сегодня его мало кто знает. Чем же он вас привлек? Чем привлекли другие?

 

— Однозначно – познание началось с Ершова. С пяти лет я уже начал читать книжки, и первой была именно сказка «Конек-горбунок».

 

— Книжка – такая небольшая, с мягкой обложкой? Я ее тоже помню.

 

— Кажется, такая. Что касается поэзии, то первой книгой стала, пожалуй, поэма «Павлик Морозов». Ничего тогда не понял, но пришел к убеждению, что стихотворные книги читаются быстрее, чем проза.

 

Наизусть я цитирую многих. Если говорить о Батюшкове, то я ценю в людях основательность. В начале 19 века сложилась целая плеяда талантливых русских поэтов. Но так получилось, что всех их затмил Пушкин. А Батюшков, Державин – это имена.

 

Любимых поэтов у меня нет, но есть любимые стихи многих казахских и русских поэтов, именно тех, которых я могу читать в оригинале. Есть и поэмы, которые я знаю наизусть.

 

Чем привлекают те или иные поэты? Разным. Вот, к примеру, Пастернак. Настоящая поэзия такой и должна быть, как у него. Как выразился однажды Пушкин, поэзия должна быть глуповатой. Возьмем «Солнцеворот». Там есть такая строфа: «Кто тропку к двери проторил, /К дыре, усыпанной крупой, пока я с Байроном курил, /пока я пил с Эдгаром По?». Долго думал, что он хотел сказать. А однажды поехал к матери в Кобду, вхожу во двор и вижу тропку к двери сарая, и на ее фоне – снежную крупу. До этого думал – чушь какая-то, а оказалось – мазок художника.

 

И таких мастерских стихов помню много. И Пастернака, и Заболоцкого, и Ваншенкина – необычайного и неповторимого поэта. И прочих.

 

 

 

Смеяться

 

не советую

 

— Ваши первые шаги в служении Музе – в чем они выражались? Это как-то отражалось во взаимоотношениях со сверстниками?

 

— Выражалось. Я записывал стихи в тетрадки, носил в школу. У меня их воровали почему-то (смеется). И потом, уже будучи взрослыми, ребята мне признались: «Да, это мы воровали». Но зла ни на кого не держу. О тех стихах уже не помню, потому что они были написаны на уровне тех же помидоров и озер. А что касается других взаимоотношений – я не был хлюпиком. У нашего села Караганды была высокая гора, я спокойно съезжал с нее на лыжах. Играл в хоккей. Драться не особенно любил, но ни смешным, ни жалким не был. И сейчас надо мной смеяться никому не советую.

 

 

 

Переводчик –

 

уже соперник

 

— И вот ваше первое стихотворение предстало перед читателем. Как это произошло и что вы в этот момент почувствовали?

 

— Я почувствовал в тот момент себя писателем, достойным публиковаться. Даже написал по этому поводу стихи:

 

Всегда в свободный час пишу стихи,

 

Плохие и хорошие,

 

Плохих, пожалуй, больше,

 

чем хороших,

 

Но не порву их и в огонь

 

не брошу.

 

Пусть живут со мной,

 

напоминая,

 

Что я – песчинка по сравнению

 

с Абаем,

 

И пусть помогут мне в моем стремленье

 

Стать мне ну хотя бы

 

половинкою Абая.

 

Сегодня меня половинка давно не устраивает. Я – соперник Абая. Я переводил его, а любой переводчик, как сказал Тредиаковский, это всегда соперник. Стихи появились, считаю, вовремя. Кто-то заметил их, кто-то нет: мало ли Утегеновых Амантаев? Но я обрел тогда крылья.

 

— Я помню то время, когда ваши творения стали появляться в областной газете, которая сегодня называется «Актюбинским вестником». Тогда русскоязычная поэзия у нас переживала настоящий подъем. Не было ли чувства, что вас «задвигают»? Был ли человек, который помогал и словом, и делом. Я – о наставнике, или у вас их было несколько?

 

— В нашей области я никогда не чувствовал, что меня двигают. Это я чувствовал в Алматы, когда приходил в студенческие годы в «Ленинскую смену» (теперь «Экспресс-К». – Авт.). Там была такая Света Штейнгруд, потом она стала Аксеновой. Она говорила: «А почему вы не пишете по-казахски?». И я понял, что если я буду наравне с другими писать, то не пробьюсь никогда. Я должен писать лучше других.

 

После окончания факультета журналистики в университете меня оставляли в Алматы, но я пожелал вернуться домой. Приехал в Кандыагаш, очень много писал о людях, о нашей области.

 

А наставничество – это ведь не значит, что надо с тобой ходить и постоянно чему-то учить. Был такой замечательный драматург Калтай Мухамеджанов. Я смолоду был с ним рядом. Я перевел его пьесу и киноповесть, которые вышли в Московском издательстве «Советский писатель». Переводил и Тахауи Ахтанова, с которым тоже был знаком. Я слушал их разговоры, беседовал с ними, так и набирался опыта.

 

Что касается Актобе, очень хорошо относился к пишущим покойный Мухтар Курманалин. Если его приглашали на встречу с читателями, он брал на нее меня, Ертая Ашыкбаева и Бауыржана Курманкулова. Эти встречи многое что дали. Одно дело узнавать поэта по газетам, другое – вот при таких встречах. Приходилось выступать на телевидении часто. Сейчас я удивляюсь – тогда ведь за это еще платили гонорар. И он был весьма высоким.

 

Есть у Курманалина стихотворение «А?ын» («Поэт»). Ему уже было за восемьдесят, когда он его написал, прочитал мне при встрече, потом книгу подарил, где оно было опубликовано. Я как-то отнесся к нему без внимания, а вот на днях открываю книгу, читаю это стихотворение и вижу, какую большую оценку он дал моему творчеству.

 

 

 

Кормили не стихи, а журналистика

 

— То, что поэт – это профессия, хорошо доказал своим поступком Иосиф Бродский. Но это не каждому дано. Как складывалась ваша судьба?

 

— На этот вопрос я однажды уже ответил телеканалу, после чего моя жена со мной не разговаривала с неделю. Я ответил, что журналистика – моя жена, хочу или не хочу, но я должен жить с ней ради ее величества – зарплаты. Перевод – это случайная баба, которая сама пристает ко мне, и я не могу ей отказать. А поэзия – это любовница, возвышенная, нежная. Но кормился я, конечно, журналистикой, поскольку и был профессиональным журналистом.

 

Как переводчик, я тоже, кстати, состоялся. Переводил много. Переводил Абая, перевел других известных писателей и поэтов. Ко мне приезжали, «сватались» такие имена, как Абдижамил Нурпеисов, Абиш Кекилбаев и другие. Перевел около двадцати романов. Я уже не считаю, сколько текстов перевел для газет. Это меня кормило. И слава Богу, я не перебивался с хлеба на квас. Когда люди сели на машины, я тоже сел на машину. Хоть и не очень крутой, но коттедж есть у меня. Жена хоть не юница (о случае, когда он так ее назвал, Амантай Шамильевич рассказывал добрых полчаса. – Авт.), но кандидат наук.

 

 

 

Мне не стыдно перед семьей

 

— Есть известное изречение: «Мужчина должен в своей жизни построить дом, вырастить сына и посадить дерево». Сложилось?

 

— Дом, слава Богу, есть, не в многоэтажке, а свой. Сын есть. Я как-то спросил его: «А чего ты больше меня добился?». Его ответ меня обидел, но потом я понял, что он прав. Он ответил: «У тебя в 24 года не было детей, а у меня их уже двое. У тебя был «Москвич», а у меня есть «джип». Не считаю, что я чем-то был обделен судьбой. Я вкалывал как мужик, и перед семьей мне не стыдно.

 

Беседовал

 

Георгий ОСАДЧИЙ

 

 

 

Великий русский поэт Амантай Утегенов

 

 

 

Амантай уже давно читает свои стихи не только в узком кругу друзей и случайным попутчикам, но и в школах, студенческих аудиториях, перед рабочими и колхозниками. В прошлом году ввязался в какую-то предвыборную кампанию. Ездил по области с доверенным лицом и в поддержку кандидата читал свои стихи. Даром. Только услышал, что можно будет выступать на публике и стихи читать, тут же согласился. После 3-5 выступлений в день, к вечеру, охрипший, валился в постель в каком-нибудь гостиничном номере и сам себя спрашивал: почему не поставил условия, почему денег не попросил?

 

Потому что представил, как ему широкие народные массы будут восторженно аплодировать – и про все забыл.

 

А выступления его всегда проходят на «ура». Потому что стихи очень искренние, личные. Никогда Амантай ничего не писал в угоду власти. Нет у него стихов о передовиках производства, мудрой партии. Потому и не получалось никак выпустить книжку. Стихи есть, публика восторженно слушает, а книжку выпустить – то бумаги нет, то не включили в план.

 

Сейчас уже несколько сборников стихов Амантая Утегенова увидели свет. Местные миллионеры, любители поэзии, поскребли по сусекам, и чувствительные актобенские барышни понесли с базара заветные томики, на ходу прижимая их к подрагивающим от волнения грудям.

 

Как-то Амантай приехал из Актобе в Оренбург на торжественное мероприятие в составе делегации. Россия и Казахстан в очередной раз хотели удостовериться в нерушимости дружбы двух великих народов, или, хотя бы о ней напомнить. Проходя по улицам, в одном из скверов Амантай заметил эстраду и скопление людей. Шел какой-то концерт под открытым небом. Амантай послушал, потом протиснулся к микрофону. Часа два он читал свои стихи, и восторгам публики не было границ, его не хотели отпускать. Молоденькие девушки, беззвучно шевеля губами, повторяли за Амантаем любовные рифмы, старушки утирали глаза своими старушечьими платочками:

 

 

 

Все, что не с тобою – это ложь.

 

Одолела лютая тоска.

 

Если ты сегодня не придешь,

 

Я сойду с ума наверняка.

 

 

 

Любовная лирика Амантая хороша тем, и тем ценна, что может иметь сугубо прикладное значение. Запомните с десяток стихов Амантая – и смело идите на свидание. Девушка ваша. Она вам простит все – хромоту, немытые волосы, пустой кошелек — все, кроме импотенции. Просто в контексте всего, ей прочитанного, она не будет к этому готова. На второе свидание она найдет в себе силы смириться и с этим недостатком.

 

Стихи для каждодневного употребления. На жизненно важный случай. Или, как еще говорить принято, актуальные стихи. Но актуальные – это не на отвлеченную чью-то злобу дня, не о том, о чем сегодня трубят все газеты, а о том, о чем писали Толстой, Чехов, Бах, Шекспир… На темы вечные. Пройдет десять, двадцать лет – наши дети, читая «Забор», «Я распят на заре», будут считать их актуальными для себя. Будут думать, что это их имел в виду поэт. А он писал о себе. А мне казалось, что это мои переживания были так тонко угаданы Амантаем.

 

Я вот о чем задумывался, читая, слушая стихи Амантая Утегенова. Ну да, не Бродский. Не Пастернак. Не Вознесенский и совсем не Мандельштам. Он простой, понятный. Не нужно какой-то особенной литературной подготовки, чтобы испытать радость от сочетания амантаевских строчек. Достаточно быть Мужчиной или Женщиной. Достаточно хоть раз испытать чувство любви. Достаточно иметь чувство юмора, понимать иронию. В общем, иметь определенный набор данных от природы качеств.

 

Стихи Амантая широкодоступны. Как доступны и любимы всеми стихи Высоцкого, простые и понятные, но в каждом из них нет-нет, да и обнаруживается какая-то новая грань. Что говорит не о стихах, а скорее, о нас: значит, в нас что-то изменилось. Значит, это мы в своем развитии чуть продвинулись, приподнялись, что позволило нам увидеть новую линию горизонта, хотя ее опять от нас и отодвинуло.

 

Спустя десять лет я перечитываю «Белый лист» Амантая Утегенова. Я знаю – в повседневном общении Амантай не такой умный, как можно себе представить, погрузившись в потоки его поэзии. Он обыкновенный. Да, он окончил университет в Алма-Ате. У него богатый опыт журналиста и переводчика. Переводчика даже можно написать с большой буквы. В Казахстане, пожалуй, не найти литератора, который бы мог лучше Амантая выполнить перевод с языка казахского на русский. Тем более, никто этого не сделает лучше за пределами республики. Тогда можно сформулировать так: Амантай Утегенов – лучший в мире переводчик с казахского языка на русский. Ну — один из лучших — чтобы не было другим обидно.

 

Я сказал, Амантай – великий русский поэт. Возможно, кому-то и царапнет слух такая оценка творчества какого-то там Амантая Утегенова. Понтовитая Москва в своей памяти и города-то такого – Актобе-Актюбинск не найдет. А не знает Москва – значит, и нет в природе ни такого писателя, ни поэта. Но из всего сонма знаменитостей и поэтов обыкновенных, которых довелось читать, для жизни в голове остались строчки стихотворений самых разных авторов – Александр Блок, Геннадий Алексеев, Нора Яворская, Игорь Северянин, Лев Щеглов, Андрей Вознесенский, Саша Черный, Шекспир в переводе Пастернака, Амантай Утегенов… Велик ли поэт, на стихи которого написан один-единственный романс, но который поют уже два столетия, давно уже считая народными полюбившиеся слова? Или велик тот, кто написал много, и его имя полгода не сходило с газетных полос? Кто вспомнит сейчас писателей и поэтов, писавших в перестройку «на злобу дня» — о кремлевских кабинетах, Сталине, Камасутре?..

 

У меня в руках книга Амантая Утегенова «Мост через остров». Стихи, написанные в разное время. Десятилетия могут разделять одно четверостишие от другого. Но читаются они так, будто написаны вчера, сегодня. Амантай не ставит под своими стихами даты написания. Те, кто будут читать их завтра, подумают, что это для них.

 

В дайджесте литературных произведений в моей оперативной памяти Амантай Утегенов наравне с великими. И я все жду, что при нашей следующей встрече он чем-то опять меня удивит – рассеянный, расстроенный и неблагополучный, он будет на ходу чего-то читать, что уже завтра забудет, но что я буду потом просить его повторить, но он уже не вспомнит…

 

2005 г.

 

Александр Дунаенко

 

(Публикуется в сокращении)

 

Амантай УТЕГЕНОВ

 

ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР

Алпыс – талтүс (шестьдесят –это полдень)

Поговорка

 

Недавно поздравлял меня

С двадцатилетием ты, помню…

Сменил не одного коня

С тех пор я, чтоб ворваться

в полдень.

 

И ты по жизни в полдень шел,

Мой друг далекий и упрямый.

И принимая мир душой,

Его хотел улучшить рьяно…

 

Не будем подводить черту,

Не будем думать о покое.

Как прежде, бережем мечту,

Как прежде, дорожим судьбою.

 

В пороховницах порох есть,

И борозды еще не портим…

И честь нам дорога, и песнь…

И держат марку наши полдни…

 

И дарит жизнь нам чудеса,

И воскрешает нашу память…

Сомкнулся полдень на часах,

Тая в себе и лед, и пламя.

 

И это тоже, друг, прими,

И нашу молодость припомни…

Еще же полдень, черт возьми!

Еще не полночь…

 

 

СЫНУ

 

Доволен господин тобой,

Достал бумажник из штанины…

Награды радуют рабов,

А не достойного мужчину.

 

Слугою никому не будь.

Будь своему народу сыном.

Не бойся пуль.

Не бойся бурь.

Будь благородным гражданином.

 

Чти предков.

Уважай себя.

Служи за честь,

А не за плату.

И свою родину любя,

Будь воином и азаматом.

 

А коль польстишься ты на то,

Что плата высока довольно,

Тогда смиришься и с кнутом,

И рабство примешь добровольно.

 

ЧЕСТЬ

 

Не дипломат,

А азамат и воин,

Храню в душе

Я рыцарство степное.

И коль ты уважения

Достоин,

Тогда разделишь

Трапезу со мною.

 

А коль и не достоин

Уважения,

То и тогда

Я поделюсь с тобою

Своею трапезой

Без сожаленья,

Как с гостем,

Мне ниспосланным

Судьбою.

 

И если ты

Нуждаешься в защите,

Рассчитывай

На меч мой и отвагу,

И дверь моя

Всегда и всем открыта,

И сердце настежь,

И места в доме хватит.

 

Но не польстись

На жизнь мою и волю…

И не хитри,

И не фальшивь со мною…

Не дипломат,

А азамат и воин,

Храню в душе

Я рыцарство степное.

 

Ни лебезить,

Ни лгать

Я не умею.

Мне честь моя –

И дом мой,

И Отчизна.

За жизнь свою

Добра не пожалею,

За честь свою

Не пожалею

Жизни.

 

 

КАЗАХИ

 

Нам все равно, хоть на подушку

Лечь головой, а хоть на плаху.

Мне кажется, нет равнодушней

Народа в мире, чем казахи.

 

С врагом делиться самым

лучшим

Из благородства, не из страха…

Мне кажется, что нет радушней

Народа в мире, чем казахи.

 

Покой души беречь ревниво,

Даже когда идет все прахом…

Мне кажется, что нет ленивей

Народа в мире, чем казахи.

 

Забить последнюю овечку

Гостю – посланнику Аллаха,

Притом раздвинуть гордо плечи…

Что делать, таковы казахи.

 

Чеченцу пришлому ли, немцу ль

Отдать последнюю рубаху

И восхищаться иноземцем,

Пожалуй, могут лишь казахи.

 

Трудиться до седьмого пота,

Не требуя при этом платы,

И дорожить своей свободой

Превыше серебра и злата,

 

Внезапно затаить обиду

На друга только за усмешку,

Потом в упор его не видеть,

Отречься от него навечно

 

Готовы мы. Такой характер.

Такой уж нрав у нас.

Что делать?!

Нам все равно, прав иль

неправ ты,

Нам важно, чтобы сердце пело

 

От добрых, чистых отношений,

От радости простой в глазах…

Коль нужно, то без размышлений

За друга жизнь отдаст казах.

 

Терплю или люблю казахов?

Об этом трудно мне сказать.

Но благодарен я Аллаху

За то, что я и есть казах.

 

Да, я ленив, спесив, обидчив.

Да, не прощаю другу зла.

Но не фальшив и не двуличен,

Надежен в дружбе, как скала.

 

Восток почувствует, и Запад

Нас, полагаю я, поймет.

Мир узнает уже казахов,

И сам к казахам мир идет.

 

 

 

Улыбка полубога и букли,

как клубки.

Любовь была до гроба,

желания робки.

Как булочник без хлеба,

сапожник без сапог,

Остался я без неба,

остался без дорог.

 

Блудил, не заблуждаясь, глупил, баклуши бил,

И изменял, не каясь, и, не винясь, грубил,

Дробил себя жестоко,

без жалости волок

То под чужие окна, то на чужой порог.

 

Когда тебе за сорок,

задумаешься вдруг,

Как был когда-то дорог и тот,

и этот друг,

Как был когда-то полон,

опустошив карман…

А нынче в сердце холод

и на душе туман…

 

Ах, вовсе не печалит

обилье седины…

Наш каждый миг случаен, в том нет твоей вины…

А если нас не станет,

придет черед других

Не из булатной стали, как мы – совсем таких.

 

И повторят ошибки,

не избегут потерь…

Я слышу голос скрипки… Ко мне стучатся в дверь…

Пока еще не старость…

И безобидна грусть…

Но мной никто не станет…

А я не повторюсь…

 

 

0,5

 

Сходить с ума — не каждому дано…

Без страсти половинчата любовь.

Все в этом мире страстью

рождено

И, повторяясь, жаждет страсти

вновь.

 

Сводить с ума – не каждому дано…

Но не возьму я на душу греха —

Не для меня хранимое вино

Пить жадно, как наитие стиха.

 

Прощание – достойнейший финал

Красивой платонической любви…

И это не беда, и не вина

Ничья…

Ты эту песню оборви…

 

Иная песнь грядет…

Иная новь…

И пусть все будет так,

как суждено…

Без страсти половинчата

любовь…

Сходить с ума — не каждому дано…

 

ВТОРОЙ

 

Спешу создать себя.

Неведом мой зенит.

Могу смириться я

с тем, что не знаменит.

 

Смириться я могу,

что не знавал наград.

Но не сгибал в дугу

себя, как жалкий раб.

 

И не был никому

вовеки я слугой.

И ведал сладость мук

над звонкою строкой.

 

Не праздновал вельмож,

не лгал и не юлил.

Что я хотел, то мог.

Когда хотел, любил.

 

Не делал людям зла.

Ценил наитья миг.

И боль, и беды знал,

порой срываясь в крик.

 

Смириться я смогу,

с тем, что чужая ты…

Но только не молю

мне уступить твой стыд.

 

Смириться я могу

с тем, что я не герой…

Смириться не могу

лишь с тем, что я второй.

 

Я достигал вершин.

Я в небесах парил.

Преграды я крушил.

Возвышенно творил.

 

Пылал я и дерзал,

но первым стать не смог…

теперь лишь осознал,

что Первый – только Бог.

 

 

ТРИНАДЦАТЫЙ

 

Тебя, наверно, не забуду,

Хоть твой и не признаю суд.

Я был тринадцатым иудой

Среди двенадцати иуд.

 

Мне день мой завтрашний

неведом.

Живу, тоске своей грубя.

Двенадцать было…

Всех я предал,

Чтоб только уберечь тебя.

 

Тебе был истово я предан,

Наивно звал тебя «судьбой».

Стал твоей тенью, твоим следом…

А вскоре предан был тобой.

 

 

КОЛОКОЛЬЧИК

 

Когда почти сгорело лето,

И август, зрея, набухал,

Ты растревожила поэта,

Бессонницу вплела в рассветы,

Открыла новые приметы,

И ожиданием согретый,

Едва заметный всплеск стиха

Раздался в поднебесье где-то.

 

Как колокольчик серебристый,

В ночной шершавой тишине

Переливался голос чистый,

Ерошил дремлющие мысли,

Мелодией ревнивой Листа,

Отчаянием Монте-Кристо,

Стремительным зигзагом риска

И крапинкой случайной искры

Струился прямо в душу мне.

 

Лениво осень наступила

На робкий лист календаря.

Пекло по-прежнему светило,

В пурпурный горизонт садилось…

После полуночи трубили

Неистово автомобили…

Однако мой покой смутило

Не это. А не ставший былью

Той первой ночью сентября

Звучал во мне твой голос милый.

 

Несбывшееся ожидание

Страшней случившейся разлуки.

Я загнанной метался ланью

И был наивно к испытаниям

Готов любым. Как заклинанье,

Твердил банальные признания…

Лелеял дерзкое желанье

Взять нежно в жаждущие руки

Твое смятенное пыланье.

 

Будь и развязной, и покорной,

Со мною вместе загораясь,

Из предрассудков беспризорных,

Как из одежд, высвобождаясь,

И с нежностью моей сливаясь,

Пьянея, в страсти забываясь,

И ощущая, как клокочет

В ребре мой бес шальной и вздорный,

Стань шепотом вдруг, Колокольчик.

 

АЕЛЬ*

 

Весна моя и светлая любовь,

Вина моя извечная и боль,

Тобою одарил ли меня Бог?

Тобою озарил ли меня Бог?

Иль, может, наказал меня тобой?

 

Я б без тебя не достигал побед.

Я б без тебя не ведал лютых бед.

Твоим лукавым взором я согрет.

От равнодушья твоего я сед.

 

Моим прикосновением пьяна,

Порою ты распутно нескромна…

Порою неприступна, как стена…

Ты властна надо мной.

И тем сильна.

Ты дышишь страстью даже в моих снах.

И я с тобой пьянею без вина.

Тобой рожден я.

Ты мной рождена.

Из моего ребра сотворена…

Мать.

И сестра.

И дочь ты…

И жена…

Основа мира Ты – Она (Ана*).

________________________________

*Аель – женщина (каз.). Ана – мать (каз.)

 

 

СОВЕТ

 

Пока пылается – гори,

Пока дерзается – твори,

Бог не нуждается в рабах,

Ему угодней бунтари.

 

Пока смущаешься – греши,

Но стыд не спихивай с души.

Пока нуждаются в тебе,

На помощь к ближнему спеши.

 

 

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

 

Не ищи во мне смысла и толка,

В буйство я окунусь с головой.

Если уж ты родился волком,

То не станешь питаться травой.

 

Не играю в чужие игры,

Угождать никому не готов.

Если уж ты родился тигром,

То не станешь вилять хвостом.

 

Осиян озарения светом,

Я ценю свой недолгий век…

Коль родился ты Человеком,

То и жить должен, как Человек.

 

 

СНЫ

 

Любовь добра – полюбишь и бобра.

Добро и зло классически равны.

А наша страсть, как этот мир, стара.

А наша явь порой глупей, чем сны.

 

Любовь добра и жертвенна всегда.

Но и измену истребить нельзя.

Лукава путеводная звезда…

С годами познаются лишь друзья.

 

Внезапно познаются лишь враги…

Я ощущаю дрожь твоей руки…

Я мил тебе до гроба?

Ой, не лги!..

Любовь-то зла…

Полюбишь и других.

 

Добро и зло классически равны.

Ищите, и обрящете судьбу.

Но гложет ощущение вины

Перед бобром…

Забыла – и забудь.

 

Отринула –

Так и не вспоминай.

Не помни лица,

губы,

имена,

Не жди,

не верь,

но и не проклинай

Тех, кто таится все же в твоих снах.

 

 

ДАР

 

Уж если глупости творить,

То лишь в объятиях твоих,

Пусть, пламенея, мир горит…

Чтоб от зари и до зари

Друг другу выдохи дарить

И вдохи…

Чтобы повторить

Мечты бездонные свои,

Вплетая их в твой страстный крик.

 

И если уж сходить с ума,

Так, чтоб курчавилась зима,

Так, чтоб нахохлились дома,

Так, чтоб ты таяла сама,

Так, чтоб объятия слились,

Так, чтоб галактики сплелись,

Чтоб с сентябрем сроднился март,

Чтобы смутилась даже тьма,

Чтоб даже Млечный путь вспотел

И в нас пролиться захотел…

 

Уж если свидеться с тобой,

То, как нечаянную боль,

Всей сутью чувствуя любовь,

И миг твой заслонить собой,

И принять, как заветный бой,

Предписанный судьбою мне,

Предписанный судьбой тебе…

И светом стать в твоем окне.

И благодарным быть судьбе

За миг, что подарил нам Бог…

 

СОНЕТ

 

Мгновенно бытие, как звон стекла,

Когда умру, забудутся стихи

О страсти, о любви и о степи,

О том, как ночь с тобой была светла.

 

И на скаку, слетая вдруг с седла,

Шепну я ветру: «Грудь мне расстегни,

И пыли под меня чуть подстели»…

Сгорю, не сожалея, я дотла…

 

И буду миром навсегда забыт,

И унесу в себе и боль, и грусть,

И зарастет моя могила мхом…

 

Но из потемок собственной судьбы

На землю я когда-нибудь вернусь

Пронзительным и трепетным стихом.

 

РУБАЯТ
*       *       *
Напрасно ли я истину искал?
Напрасно ль ошибался и плутал?
Удостоверился – в опале разум,
Поскольку серость в мире правит бал.
*       *       *
Из тьмы во тьму я пронесусь лучом.
Сам был себе я в жизни палачом.
Пройдут века. Иными станут  песни…
Бессмертно время лишь… Всегда течет.
*       *       *
Познай речения древних мудрецов
И отрекись от них, в конце концов.
Скажи: «Все суета…», — Екклесиаст,
Не будоража будущих глупцов.
*       *       *
Зачем уткнулся в телевизор ты,
Когда и сквозь асфальт взошли цветы.
Вглядись в цветенье яркое тюльпанов,
Они сгорают быстро, как мечты.
*       *       *
Советами глупцов не одаряй,
Раздумий болтунам не доверяй.
А, впрочем, если ярок ты, как солнце,
Навоз и розы равно озаряй.
*       *       *
Раздумья древних мудрецов читай,
Но в душу с недоверием впитай.
Они не знали нынешних забот,
Их должен ты осмыслить, Амантай.
*       *       *
Любуйся возвращеньем птичьих стай,
В глазах любимых нежность прочитай,
Дари друзьям хорошие слова,
Ты гость недолгий в мире, Амантай.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ
«И обратился я и видел под солнцем,
что не проворным дается успешный бег,
не хитрым – победа, не мудрым – хлеб
и не разумным – богатство,
но время и случай для всех их».
Екклесиаст

Неужто, Ты несправедлив?
А может, в том и справедливость,
Чтобы, сомненья победив,
Обиды принять будто милость?

У недостойного раба –
При жизни роскошь, власть и слава.
А у достойного – судьба,
С которой ни на миг нет сладу.

Несовместима чистота
Души со счастьем и богатством.
Где роскошь — там мертва мечта,
Где совесть – там Любовь и Братство.

Тысячелетия подряд
Мы ищем истину наивно.
И в мир приходим наугад,
И покидаем неизбывно.

И празднует победу трус,
Лань отстает от черепахи,
И богатеет тот, кто труд
Презрел, лишь только чтобы хапать…

И насмехаются глупцы
Над ищущими мудрецами.
И утверждают мудрецы,
Что счастье дружит лишь с глупцами.

И я однажды приходил
В сей мир.
Был слишком совестливым…
Несовестливых не судил
И без гордыни был счастливым.

Но горечь все ж  в душе носил
И знал: не мне дано исправить
Расклад богатства, власти, сил…
И знал, жалеть о том не стану.

Всевышний, Ты не справедлив?
А может, в том и справедливость,
Чтобы, сомненья победив,
В печалях выстрадать вдруг милость?