Пока они управились со скотом да сделали кое-что по хозяйству, сгустились сумерки.
Вечерний чай пили неторопливо и безмолвно: жизнь в отдалении от людей приучила к немногословию. Каждый сидел со своими мыслями… Тишина убаюкивала дом, изредка ее нарушали звуки прихлебываемого с удовольствием горячего чая.
Когда жажда была утолена и налили по очередной пиале, хозяин дома Дарибай вдруг произнес:
— Апырмай, холод за холодом идет, а снега все нет. Если так всю зиму, то что же будет летом?
Сноха не вмешивалась в разговоры старших и отвечала лишь тогда, когда к ней обращались. Старуха, обычно что-нибудь отвечавшая старику, не возразила ни словом. В доме повисла тишина.
Впрочем, и сам Даке, как видно, не особенно ожидал, что ему ответят. Он равнодушно умолк и лишь поправил вы-крашенную хной шубу, которой прикрывал колени. Весь день он провел в седле, и тело, одеревеневшее от стужи, лишь теперь, после чая, немного отпустило. Скрипучие, точно проржавелые суставы немного смягчились и стали подвижнее, кожа расправилась. Старик вытащил огромный платок, провел им по дубленому загорелому до черноты лицу и громко выдохнул: «Х-ха-а!» Неизвестно было, то ли он просто вздохнул, то ли крякнул от удовольствия. Он снова с наслаждением принялся пить душистый чай, задумчиво покачивая пиалу в руках.
В комнате стемнело. Десятилинейка, с гулом горящая на краю печки, освещала лишь дастархан, оставляя углы помещения в полумраке. К тому же в комнате плавал пар, вырывающийся из щелей деревянной крышки на кипящем казане, и оттого в воздухе словно стоял легкий туман.
Кизяк в очаге пылал ярким огнем, и лицо снохи, разливающей чай, было озарено бликами красного зарева.
— Раушан, тебе, наверное, жарко. Отсядь немного от очага, дорогая, — мягко и заботливо сказал Даке.
Сноха безмолвно передвинула поближе к старикам свою подстилку, сшитую из множества лоскутков. Движения ее были плавны, стеснительны, и Дарибай посмотрел на молодую женщину довольным взглядом. А как же, иначе и быть не может! Сам же выбирал для сына эту девушку!
…Помнится, старый Даке не отставал от голубоглазого Жумагали, живущего в Сарышагыле, пока не уговорил его породниться. Еле-еле склонил его, чтобы отдал свою дочь за его Тургали. Да и то, если бы не сватья Бетес, неизвестно, как бы оно повернулось… Бетес прямо тогда сказала своему рыжему мужу, упиравшемуся изо всех сил:
— Эй, столько лет мы вместе живем и кочуем по пескам Улыкумов, разве ты что-нибудь плохое знал о старике Даке?! Кончай упрямиться! Как сказал один умный человек, если дочь нашла себе ровню, отдавай ее безо всякого калыма.
Дарибай примирительно заметил на эти слова:
— Жумеке, по-моему, вовсе не отталкивает нас. Дите же родное!.. Думает, наверное, что Раушан еще слишком молода…
Вот так он выбирал себе невестку и, кажется, не ошибся в ней. Разве что чуть скрытная по характеру, а так и мягка и вежлива в обращении. Никогда не перечит старшим, даже в глаза им прямо не глядит. Всегда с услужливостью выполняет то, что ей говорят. «Слава Аллаху, слава Аллаху! — пробормотал про себя старик. — Лишь бы скорее отслужил наш Тургалижан и вернулся домой. Два года еще ждать…»
Вспомнив про сына, он спросил старуху:
— Никто не приезжал? Раньше, бывало, хоть эти газеты-мазеты привозили… А теперь и это перестали делать.
Жене не понравились его слова.
— Какие газеты? Или мы живем посреди людных аулов? Только и знает этот старик, что дурить, почем зря!
— Эй, старуха! Или ты позабыла?! Соберут ворох бумаг — и привозят! А там нет-нет, да и найдешь письмо от Тургали, засунутое в середку. Или ты думаешь, что мне нужно что другое?
В комнате снова стихло, послышалось хлюпанье.
Через некоторое время Дарибай перевернул свою пиалку и тщательно отер платком потное лицо.
— Хватит. Отдохнул как следует. Пойду присмотрю за скотиной, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Ах ты, несчастный! Снова хочешь простудиться? Посиди хоть немного после чая. Сама схожу, — проворчала старуха и вмиг собралась.
Выходя, она еще бурчала под нос: «Или умереть он хочет, что без конца ходит за своим скотом? И днем и ночью не знает покоя…»
Даке не спеша огладил бороду, а затем придвинулся к подушке, лежащей у стены.
Обычно по ночам он сам выходил приглядывать за овцами. А теперь вот, честно говоря, и вставать не хочется. Устал. То ли от этой вечной работы утомился, то ли старость. Так и ломит в костях. В последние годы стоит войти в дом с мороза да попить чайку и пропотеть, как все тело наливается тяжестью и начинает ныть. Приходится ныне немножко спать после ужина, без этого уже нельзя.
Но долго лежать старик тоже не мог.
Ему показалось вдруг, что от стены подуло холодом. Спина замерзла, и Дарибай приподнялся, натягивая шубу. Неожиданно тускло поблескивающее окошко осветилось, и комната на миг озарилась ярким скользящим светом. Старик впился глазами во вновь померкшее окно и напряженно прислушался. Издали раздался шум мотора.
— Кажется, едет кто-то, — промолвил он. — Кого это носит по такой темени?
По привычке размышляя вслух, он и сейчас не ожидал ответа. Приподняв тяжелую шубу, Дарибай пробормотал: «О, Всевышний!» — и тихо поднялся. Нащупав ногами кебисы, он направился к двери.
Машина поднималась по дороге из соседнего оврага. Собаки, заслышав шум, с лаем бросились навстречу. Старик остановился во дворе: как-никак хозяин должен встретить гостя, кто бы это ни был.
Машина притормозила возле дома, и из кабины, размахивая руками, вышли двое мужчин. Фары были потушены, и в темноте они поприветствовали аксакала:
— Ассалаумагалейкум!
Поспешно, перебивая друг друга, поздоровались, как будто бы боялись, что им не ответят и не пригласят в дом. Дарибаю не понравилась такая суетливость, и он поморщился про себя.
— Алейкумсалам! Е, кто вы? — спросил он, вглядываясь в лица. — И чего это шайтан носит вас по ночам?
— Я же Берик, ага! Помните? Парень из автоклуба.
— Е-е, вон оно что.
— А это Нурлан…
— Вот как?
— Проезжали мимо да и решили поздороваться с вами. Кстати, в конторе скопились для вас газеты и журналы, вот мы их и привезли.
— Причем целую связку, Даке! Как много вы, оказывается, выписываете…
— Гмм, да-а?! А нет ли, джигиты, там письма?
— Кажется, есть. Надо войти в дом и получше рассмотреть, тут в темноте не видно, — сказал Нурлан.
Услышав про письмо, старик просветлел лицом, но все же не утратил свой суровый вид. Не нравилось ему, что эти парни завернули к нему на ночь глядя. Постояв на пороге, он медленно повернулся и нехотя двинулся в дом.
— Ну-ка развяжите эту кипу, — приказал он гостям в комнате.
Берик и Нурлан быстро скинули полушубки и повесили их на вешалку, а потом уж принялись за толстую связку, крепко затянутую пропыленным шпагатом.
Развязать тугой узел пальцами не удалось, и ребята дружно обернулись к Раушан, которая раскатывала тесто.
— Нам на секунду нож, разрежем.
…Письмо там, среди газет, действительно было, но не от сына, а от дочери, живущей в соседнем совхозе. Даке сунул письмо Нурлану и попросил прочитать. Ничего особенного, так, общие слова и приветствия, — старик только хмыкнул, выслушав послание.
Берик прилег рядом с ним на подушки и краешком глаза хитро повел на невестку.
— Что, Даке, давно не было весточки от вашего Тургали, да? — спросил он с легкой шуткой в голосе.
Старик едва было не ответил утвердительно, да понял вдруг, что парень посмеивается.
— Е, почему же! Все время приходят письма, — спокойно ответил он.
Разговор тут же оборвался.
Когда мясо было готово и его вытащили из казана, пришла старуха Балым, бормоча: «О Аллах, какой мороз на улице!» Заметив гостей, она прищурилась, глядя на них, и в ответ на дружное приветствие Берика и Нурлана затараторила:
— Оу, мои дорогие! А я-то думала, кто это к нам пожаловал? И зачем так поздно ездите на своей машине!.. А мы вот на старости лет все с отарой мучаемся — этот ваш старший брат не может без работы…
Когда вымыли руки и уселись за кушание, старуха по-прежнему жаловалась на свою долю:
— Тургалижан все в армии служит, а мы совсем доходим… О, Господи, помощник нужен, сильный парень, а наш старик никого себе не взял…
Дарибай не знал, куда деваться. «Из ума она выжила, что ли?!» — со злостью подумал про себя. Наконец, не выдержал и показал свой норов, громко проворчав:
— С чего это ты принялась, старая, каждому встречному плакаться о трудностях?!
— Ну, все в порядке будет — скоро Тургали вернется, — бодро ответил Берик.
— О мой дорогой, кусок масла тебе в рот за такие добрые слова! — рассыпалась Балым.
При имени сына старику стало лучше на душе — все мысли к ночи были только о нем. Он внимательно взглянул на гостей и вдруг снова заметил, что улыбаются они как-то загадочно и двусмысленно. Будто бы не для них со старухой говорят, а для кого-то другого. И вроде бы намекают на что-то…
Не понравилось Даке, что ребята такие лукавые и шустрые. Совсем еще молодые, а чего-то там себе на уме держат, таят. «Ишь, какие любители гостевать! На ночь-то глядя… И еще говорят, что газеты-мазеты всякие привезли…»
Дарибай сухо приказал невестке:
— Неси сорпу да поскорее! А то парни, кажется, торопятся. Да и мне пора отару сторожить.
— Что он такое плетет?! Рассудок ему что ли, там, в степи, обморозило? За что накинулся на ребят, которые за-глядывают к нам раз в год, куда им сейчас деваться ночью? — накинулась Балым на мужа.
Нурлан растерянно поглядел на хозяйку.
— Ничего, мамаша! Нам как раз пора ехать, — сказал он и покраснел.
В доме стало тихо-тихо.
— …Жаль, что воду уже слил с радиатора, — вдруг проговорил Берик.
Он искоса бросил взгляд на старика. «Хитер! Не зря говорят про него, что мысли может отгадывать. Выходит, правда!» Он обменялся взглядом с приятелем и прочел в его глазах: «Я же говорил, что не стоит поздно заявляться. Сам настоял! А теперь что будешь делать?..»
Дарибай не думал, что старуха осмелится перечить ему. Но услышав ее слова, понял, что неправ, и ему стало неловко.
— Ну, если они собираются ночевать… — принужденно произнес он, словно выдавливая из себя слова. — Я… собственно, решил, что парни торопятся…
Скатерть убрали, руки ополоснули. Никто не проронил ни слова. Старик устало поднялся и принялся собираться к овцам.
Нурлан и Берик решили про себя, что сначала дождутся, пока хозяин уйдет, а потом уж посмотрят на обстановку. Джигиты тихонько выскользнули во двор перекурить.
Дарибай заметил, что полушубки парней остались на вешалке, и понял, что они решили все же заночевать. Он суетливо походил по комнате, не зная, как оттянуть время. Теплые сапоги, которые обычно натягивались легко и свободно, на этот раз как будто бы жали ему ноги, и старик долго стоял у кровати, стуча каблуками по полу. Затем он натянул огромную шубу и без конца застегивал и расстегивал на ней пуговицы, чтобы получше подпоясаться ремнем. Наконец, не осталось уже ничего, из-за чего можно было задержаться дома, между тем парни еще не вернулись. Старик со злостью нахлобучил на голову тымак, снял ружье и патронташ и вышел на улицу, хлопнув дверью.
Ночь была черная, как уголь, ничего не разглядеть. Студеный ветер задувал с нарастающей силой. Старик постоял на крыльце, пока глаза не привыкли к темноте. Чтобы не терять времени даром, прислонил ружье к двери, а сам крепко завязал шнурки пушистой шапки. И лишь после этого огляделся. Двор, огороженный камышовой изгородью, был пуст. Под защитой дувала хрумкает сеном лошадь, возле ворот бугрятся кучи кизяка…
«Куда же подевались эти гости?» — подивился он и тут заметил огоньки папирос в темной кабине грузовика. «То-то раздетые вышли. Нашли где спрятаться», — сказал он себе. Дарибай спокойно прошел мимо машины, не повернув головы в сторону курящих, и направился к темнеющей неподалеку кошаре.
Выйдя из жарко натопленной комнаты плотно одетый, он пока не чувствовал холода и потому сразу же обошел кошару, заглянув во все уголки. Старая, что и говорить! Кругом дыры, стены камышитовые покосились, ремонт нужен. В прошлом году он вышел на пенсию и оставил прежнее зимовье другому чабану. А ему досталась вот эта развалина. Ничего не поделаешь, пришлось соглашаться. И не потому, что за долгую жизнь не надоело ухаживать за овцами, конечно, нет. Без работы не хотелось сидеть. К тому же Тургали призвали на службу… До возвращения сына старик намеревался пожить вдали от людей, где-нибудь в сторонке.
«Но разве же люди оставят тебя в покое?! — раздраженно подумал он, вспомнив про двух парней. — Хоть в землю заройся — и там найдут. У нынешних ни стыда, ни совести! Погляди-ка на этих молодцев — заявились чуть ли не в полночь. Мимо они проехать не могли, чтобы не поздороваться!..»
Дарибай принялся расхаживать по снегу, не зная что предпринять.
То ли ветер усилился, то ли силы, восстановленные ужином, стали убывать, но мороз уже вовсю пощипывал лицо и руки. Вдобавок и ноги заныли. Пришлось перебраться на подветренную сторону. Старик сел на кучу кизяка и заметил, что совсем рядом лежит огромный и дряхлый кобель Актос. Пес поднял голову и вяло помахал хвостом, как бы извиняясь перед хозяином за свою немощность. Тут же подбежали три другие сторожевые собаки и преданно заглянули чабану в глаза — дескать, не волнуйся, все спокойно. Поболтались немного рядом и убежали прочь.
Старик хотел было ударом поднять на ноги дряхлого Актоса, чтобы и он занялся делом, но рука в последний миг почему-то опустилась. Вместо этого он тепло и ласково сказал: «Лежи, Актос, лежи! Что тебе и делать-то еще на старости лет…»
Паутина мыслей медленно опутывала старого Дарибая, и, чтобы отбросить эти навязчивые думы, он поднялся на ноги и обошел дозором кошару. Все было в порядке, и чабан снова уселся в своем укрытии. «О Аллах, огради от позора!.. — сказал он себе. — Остались же ночевать эти азраилы, а?! Стоит машина, стоит…»
Он повернулся в сторону дома и застыл в задумчивости. Света не было. И вокруг полная безжизненность. Все укрыто молчанием ночи, будто бы спрятавшей в себе человеческие радости и невзгоды. Только колючий ветер беснуется, пробираясь под одежду.
«Что там старуха-то делает? — подумал Даке, плотнее укутываясь в шубу. — Хоть бы взяла к себе сноху, несчастная! Вполне могут улечься на одной кровати… Е-е, не догадается ведь! Вон как принялась защищать непрошеных гостей… Глупая, эх, какая же глупая… Не понимает, что нельзя нам сейчас жить среди людей. Как удержишь эту молодую невестку, белую, как молозиво?! Или она позабыла, что в поселке все бывает — и молодежные посиделки, и всякие кино-мино. Свадьбы там, именины… Начнут звать туда-сюда, молодая ведь, а там до несчастья недалеко. О Аллах, сохрани и огради!..» Старик испугался своих же мыслей и даже привскочил. И тут, как назло, яростно залаяли собаки…
— Ату-у-у! Хау-у-у! Ату-у-у! А-ту-у-у! — закричал он, поспешно шагая на лай и на ходу стреляя из двустволки. Потом еще разок выстрелил, и от недавней ночной тишины не осталось ничего.
И хотя зверь этой ночью не баловал, старик все время науськивал собак и палил из ружья.
Кажигали Муханбеткалиев
Перевод с казахского
В. Михайлова
