Писателем руководит инстинкт запечатления бытия. Это утверждение доказал своей жизнью наш юбиляр Рауль Мир-Хайдаров. Заслуженному деятелю искусств Республики Татарстан, академику РАЕН, лауреату литературных премий исполняется 80 лет.
В жизни Рауля Мирсаидовича, не помышлявшего до поры о собственном творчестве, обращение к писательству случилось в 30-летнем возрасте. Думается, к этому он неосознанно шел с детства… За два дня прораб Спецмонтажстроя Мир-Хайдаров написал рассказ, у которого оказалась счастливая судьба: через месяц состоялась публикация в московском альманахе дебютантов литературы «Родники». А на альманах появилась большая рецензия в газете «Комсомольская правда».
А далее… рассказ за рассказом, повесть за повестью, роман за романом, книга за книгой. В итоге совокупный тираж его произведений со всеми переизданиями достиг цифры для нынешних пишущих астрономической – более десяти миллионов.
Первый рассказ назывался «Полустанок Самсона». На мой взгляд, написан в духе А. Грина. Не в плане подражания, а по духу. Чуть-чуть, в самую меру исходит от него изысканный флер прозы Александра Грина. Так пользуются духами те, кто знает, как это делать правильно: еле уловимый аромат на близком расстоянии. То были годы великих строек. В наших краях, например, тогда начали строить КамАЗ… И молодое поколение, во всяком случае строители городов, заводов, железных дорог и прочих крупных, зачастую гигантских, объектов было не чуждо романтизма. Не мог же Рауль быть исключением?
Читая «Полустанок Самсона», забываешь о том, что в дальнейшем автор выработается в крупного, трезвого аналитика происходящих в стране разрушительных, антиобщественных процессов. И сумеет найти этому художественное выражение в тетралогии «Черная знать», серии романов захватывающе интересных, читабельных… Да, листая страницы его первого рассказа, догадаться об этом невозможно – ткань повествования родственна той, из которой сшиты алые гриновские паруса. Кстати, выстроен рассказ безупречно, что вообще характерно для творчества Мир-Хайдарова. Открываю фолиант мемуаров на странице с «Полустанком Самсона» не впервые. Хотя познакомилась с рассказом недавно и сюжет помню, загадка остается и манит, а посему тянет перечитать.
Герой рассказа – молодой человек Адалят Кулиев – назначен смотрителем зданий станционных поселков и разъездов вдоль Оренбургской железной дороги. Он должен составить техническую документацию на них. «В те редкие дни, когда Адалят не проклинал судьбу, наделившую его должностью смотрителя, он с интересом осматривал добротные станционные постройки, жилые дома на высоких фундаментах из бледно-розового камня, в самых неожиданных местах кладки встречая небольшие чугунные таблички с одинаковым оттиском: «Каменныхъ делъ мастеръ Г.И. Петровъ годъ 1903».
Выше сказано об аромате самой притягательной для мечтателей прозе Александра Грина. Хочется понять, как поместить в текст ускользающий аромат ее? Где, в чем помещается источник?
Начало рассказа еще тщится прикинуться соцреалистическим:
«Инженер с трехмесячным стажем Адалят Кулиев полагал, что у него есть все основания считать себя неудачником. В длинном списке важнейших народнохозяйственных комплексов мелькали названия далеких и таинственных городов, ударных комсомольско-молодежных строек: Камский автомобильный завод в Набережных Челнах… Ачинский глиноземный комбинат… Вторая очередь Алмалыкского химкомбината… Строительство города на полуострове Мангышлак… стройка в древнем Карши… Ни на одну из этих строек Адалят не попал. Направление гласило: Кзыл-Орда. Дистанция зданий и сооружений.
В жаркий августовский полдень он стоял на безлюдной привокзальной площади, как на распутье, когда лихо развернувшаяся роскошно-белая «Волга» окутала его пылью, словно туманом. Чертыхаясь, он долго выбирался из плотной удушающей пелены».
На этом соцреализм кончается и начинается волшебство. Заметим: одна единственная маленькая блестка его помещена и в процитированный отрывок: «далекие таинственные города»…
Препарировать тайну – занятие скучное и вряд ли интересное читателю. Он ею просто дышит. А тайна перебегает огоньками с абзаца на абзац, как Фрези Грант, улыбаясь, дразня и приветствуя нас: «Пришли, пожалуйста, печника – дьявольски холодно у меня зимой. … Знаешь, смотритель, чего не хватает в одиночестве? Пляшущего огня… Зимой тоска и одиночество ощущаются острее, и я часто звоню на околоток дорожному мастеру: «Можно прийти посидеть у огня?». И всегда слышу искреннее: «Разумеется». Прихожу. Сижу. О чем я думаю в долгие зимние часы у огня? А ни о чем. Гляжу на отблески и вижу… Что я вижу?.. Разное…». «Снег еще не выпал, но запах его уже третий день ощутимо витал в воздухе. Поздние палые листья мягко поскрипывали под ногами. Адалят перешел к самой бровке восьмиметрового полотна. Внизу, в сотне метров, раскинулся странный поселок…».
Бежать за Красотой можно и дальше, прыгая с камушка на камушек. Но, по гамбургскому счету, рассказ этот о «деле, которому ты служишь», о людях, для которых долг – не пустой звук и труд – не обуза. О тех, кто может наилучшим образом обустроить жизнь, дай им волю. Однако любой читатель может убедиться, одновременно этот рассказ и о том, что жизнь сложней, непредсказуемей, таинственней и прекрасней, чем мы можем полагать. А это уж – чистейшей воды Грин, не так ли?
Хотя, разумеется, Мир-Хайдаров и Грин очень разные писатели. Грину важен по большому счету только человек – вне его связи с историей, национальностью, семьей, богатством или бедностью, религией и политическими убеждениями. Мир-Хайдаров, напротив, вне связи со всем этим человека не видит, все это в его произведениях очень важно. Поэтому после первого же рассказа молодого автора из Ташкента его творческая дорога уходит в противоположную от Грина сторону жесткого реализма, смыкающегося с документальностью. Вымысла больше не будет. Все тайны будут раскрываться.
Однако оба, и Александр Грин, и Рауль Мир-Хайдаров, прорвались в писательство, накопив жажду к нему и потенциал. Один в голодной, бродяжьей, сжатой юности, другой в голодном военном и послевоенном детстве, прошедшем в жилище с земляным полом и наледью по углам.
Чем хуже живется, тем ярче мечтается
Это сказал Чехов, но наверняка мог бы подтвердить любой из нас. Давайте заглянем в Мартук первых послевоенных лет. Он расположен недалеко от Актюбинска у железной дороги «Москва – Ташкент». Необходимо упомянуть и Оренбург в двухстах километрах, откуда родом родители будущего писателя – второй после Казани культурный центр мусульман в те годы …
Со Второй мировой войны вернулись в Мартук живыми трое мужчин, остальные пали в боях под Москвой. Рауль родился в ноябре 1941 года, когда его отец Мирсаид сражался в знаменитой Панфиловской дивизии… Дядя по материнской линии – Нариман абый, летчик – тоже погиб в 1941 году, защищая Москву. Оба заживо сгорели – один в танке, другой в самолете… Нариман абы воевал и в Испании, откуда привез племяннику имя – в честь погибшего напарника, испанца Рауля…
Пристанционный Мартук самостоятельного значения находился близ железной дороги. Здесь заправлялись водой и чистили топки паровозов. Если семьи машинистов, кочегаров, путейцев железная дорога обеспечивала, то остальные выживали, как умели… Но тоже кормились возле поездов, продавая пассажирам дальнего следования все, что можно: от дымящейся вареной картошки до собственноручно связанных оренбургских пуховых платков из козьего пуха, выращенных в этой же степи парнокопытных.
А в горах шлака по обе стороны железнодорожного полотна копались дети. Найти не до конца прогоревший кусок угля или стянуть еще не тронутый из тендера паровоз – удача. Зимы в Западном Казахстане суровы, а чем топить печи в степи? Выручала корова, если она была. Топили и кизяком, который покупали у казахов, державших скот. А на что покупать это, так сказать, топливо и все прочее, необходимое для жизни, если нет работы?
«Зима приходила рано, уходила поздно, и в прожорливых печах сжигали все – до плетня, до ограды». Случай, описанный Раулем Мир-Хайдаровым в «Ранней печали» и автобиографическом рассказе «Станция моего детства», потрясет любого… Ребятишки, одни пытаясь отнять, а другие отстоять свою добычу, не заметили приближавшийся поезд. Финал ситуации оказался трагичным. «…Скорый налетел с размаху – четверых насмерть сразу, нескольких выбросило из колеи без единой царапины, Фаддею отрезало обе ноги, а один мальчик по фамилии Касперов остался цел, ухватившись за решетку паровоза, которая сбрасывает с путей небольшие предметы. Диаса поезд не задел, меня зацепило какой-то выступающей частью паровоза и, хотя я был в шапке, чуть выше виска вырвало кусок кожи с волосами размером с маленькую монетку, и я долго хромал на левую ногу.
Когда я очнулся, Диаса рядом не было, со станции и из краснокирпичного дома с плачем бежали женщины. Я потихоньку переполз под составом, нашел свои санки, ведро и, обливаясь слезами, хромая, поплелся домой».
А теперь заглянем в жилище овдовевшей женщины и двух ее детей, где маленький герой давно ждет мать. Она ушла к поезду в надежде продать оренбургские платки и другие вещички из козьего пуха. «Наверное, поезд опоздал», – Рушан то и дело дышал на оконное стекло, но сколько его ни отогревай, не отогреть. Мороз постарался: даже между рамами тянулся ледяной хребет, и от окна несло холодом, как от двери, как плотно он ни подтыкал куски старого одеяла в щелях и щербатом пороге».
Малыш выбирает волос из нечесаного пуха коз. Горка выбранного растет медленно, пальцы коченеют… Но маме надо помогать, и он опять склоняется над узелком. «В тревоге за мать он то и дело выскакивал на улицу и окончательно выстудил землянку. В голову лезли разные страхи. «А вдруг поезд из-за опоздания сократил стоянку, и мама проехала до следующей станции, чтобы пройти с платком по вагонам… А вдруг у нее его вырвали?» Рушан знал, что, хотя война давно кончилась, в теплые края, к Ташкенту, охотно тянулась всякая шпана. «А может, конфисковали?».
Да, ученик начальной школы, только осваивающий русский язык, как и все дети в поселке, знал значение слов «конфискация», «понятые», «следственный эксперимент», «превентивное задержание», «очная ставка». Дети понимали, что НКВД важнее и страшнее милиции. Знали, что милиционеры отбирали товар и пинками гнали женщин с вокзала, а то еще запирали в холодной комнате и составляли протокол, итогом которого был штраф. Это называлось борьбой со спекуляцией. То есть с неукротимым инстинктом матерей накормить детей, чей отец пал в боях, защищая вот эту жизнь от фашистов. Но это обстоятельство не имело значения для людей в погонах. Ордена, которые дети считали мерилом высшей доблести и особой заслуги перед Отечеством, ничего не значили для них.
«Рушан сам видел однажды, как, грязно выругавшись, он (милиционер Великданов) опрокинул в пыль жаровню с готовыми шашлыками у орденоносца-казаха, а когда тот попытался защитить остатки баранины в тазике, прикрытом марлей, ударил сапогом прямо в грудь, густо увешанную орденскими колодками».
И самый суровый читатель на этом месте смахнет набежавшую слезу: детские переживания героя романа так искренни и понятны каждому! Драматизм и человечность этой сцены пронзительны и незабываемы.
Из мальчика, которого на железнодорожных путях чуть не убила крайняя бедность, вырос человек удивительный, с неукротимой волей жить лучше и добившийся этого самостоятельно, своим трудом и интеллектом. Человек с негасимой жаждой красоты и правды, в чем бы она ни заключалась: в искусстве, быту, мыслях, делах и поступках. Человек, который сделал себя сам.
Я другой такой страны не знаю, где так вольно…
Старожилами Мартука были казахи и татары. В военное время поселок прирастал числом жителей. Чеченцы появились поздней осенью сорок четвертого, когда в степные края приходит зима. Немцы раньше, в начале войны – ссылали их сюда из разных областей страны. Звучала в те годы в поселке и калмыцкая, и ногайская, и ингушская, и еврейская речь…
В ретро-романе «Ранняя печаль» описаны потрясающие реальные истории о том, как жилось ссыльным. Чего стоит рассказ о грузчике Гюнтере Грабовском, отце троих детей, которому присудили 15 лет… за неполную пригоршню пшеницы, принесенную с работы домой в карманах фуфайки. Он отбыл их в Сибири от звонка до звонка. Вернулся осенью 1959 года. Грабовского, в котором от немца было лишь трудолюбие, наверное, и выпускать из тюрьмы не хотели, так честен и безотказен был, пишет автор, сокрушаясь, что жизнь человека низвели до жизни раба, от которого требовалось одно: дармовая работа… Немцы в Мартуке и после войны не имели документов и права без разрешения комендатуры покидать место жительства…
Перевернув с сотню страниц, мы видим Рушана с матерью, когда они перебирают документы, старые фотографии, и вот сын видит, как «тепло, с посветлевшим вмиг лицом, упоминала она по имени-отчеству забытых и полузабытых вождей, которые дать ей ничего хорошего в жизни не успели, кроме твердой веры в светлый завтрашний день». Да и сам «Рушан в пору молодости принадлежал к тому несметному большинству, которое безоговорочно верило официальной пропаганде, любому печатному слову…».
Писатель честно и подробно показывает светлые и трагичные стороны жизни советского периода, начиная с военных лет, размышляет об истоках людских надежд и разочарований.
Мартук, Актюбинск, Ташкент… Но даже если в то время мы жили в других краях, на других перифериях необъятного СССР, все до боли узнаваемо… Потому что жили в том же государстве и дышали воздухом одной и той же исторической поры. Переосмысливая прочитанное, задумываешься: а может, не так уж это и мало – твердая вера в светлый завтрашний день? Конечно, немало, ведь жив человек не единым хлебом – жив он надеждами, чувством общности с народом.
Мы уже коснулись военного и послевоенного детства будущего писателя. А что было дальше? Как из босоногого полуголодного парнишки, который до поступления в школу говорил лишь на татарском языке, вырос известный писатель, а также собиратель коллекции живописных полотен, чьим сокровищам был бы рад любой художественный музей мира? Как, наконец, из него получился ой какой денди – а если серьезно, человек с притязательным вкусом в отношении всего, что касается одежды, быта, манер? Что удивительно, без ущерба для простоты и искренности в общении; для дружелюбия без панибратства; правдивости и прямоты без грубости; для искреннего восхищения талантом других без корысти. Откуда достоверное знание коридоров власти и криминального мира, а также законов и подробностей их существования? Откуда аналитический дар, граничащий с предвидением относительно настоящего и будущего социальных перипетий? Никакой сказочной фее не под силу положить столько подарков в колыбель…
Эти и другие вопросы возникают при знакомстве с Раулем Мирсаидовичем, его литературными и публицистическими произведениями. Они у любого возникают – ведь он не обычный человек, а личность неординарная, явление феноменальное во многих смыслах. Не побоюсь сказать, что это ум государственного масштаба.
Автор этих строк живьем писателя не видела, а редактор газеты «Татарский мир» Ринат Мухамадиев – да. В интервью к 70-летию Мир-Хайдарова он спрашивал своего интервьюируемого: «Я вас знаю уже более 35 лет. Вы приезжали в Дома творчества писателей и в Казань как человек с другой планеты – жизнерадостный, самоуверенный, щедрый и элегантный…». Откуда столько неординарного еще в те годы? Выходит, и тот, кто знает Рауля Мирсаидовича уже десятки лет, и та, что лишь год и то виртуально, задаются одинаковыми вопросами. Но наш герой настолько искренний, что ответы на любые вопросы о нем можно найти в многочисленных интервью и в его произведениях. «Я всегда с благоговением относился к музыке, литературе, театру, к их творцам и исполнителям. Никогда не помышлял о том, что буду писать – я был счастлив уже от того, что мог брать в руки любимую книгу, часами слушать фортепьянные концерты. Музыка волновала, трогала меня, уносила в иной мир из нашей плохо протопленной сырой землянки, где в каждом углу застряла нищета…
В ту пору, вступая в мир кино, эстрады, литературы, сцены, молодые люди знали не только предмет своей страсти, но и семь поколений предшественников, корифеев этого искусства, а маяки все были значимые – шапка падала, коль посмотришь вверх».
Однако пойдем дальше по тропинке, ведущей из детства в отрочество и юность будущего писателя. Какие события привели к тому, что через десятилетия он произвел на коллегу по перу впечатление человека с другой планеты?
«Другая жизнь» открылась рано, лет с восьми. Сразу после войны в Мартуке каждые два дня показывали новый фильм. Таким образом, мальчик пересмотрел множество трофейных кинолент и фильмов союзников. А оперными постановками и произведениями известных татарских, русских, зарубежных композиторов Рауль заслушивался в детстве по радио. Ближе к полуночи звучали слова «Театр у микрофона». Они отзывались в душе ребенка трепетом, он узнавал голоса великих актеров, которые озвучивали спектакли по известным произведениям. Грибов, Книппер-Чехова, Комиссаржевская, Ермолова, Якут, Абдулов, Станицын… И певцы: Козловский, Лемешев, Бейбутов, Отс, Русланова, Шульженко, Долуханова, Тулегенова, Байсеитова, Багланова…, перечислять можно долго. И все это, и перечитанные в трех мартукских библиотеках книги вдобавок к школьной программе воспитали уже к 14 годам человека, способного принять решение…
Положив в вещмешок единственное наследство, доставшееся от отца – инструмент (а именно клещи), юный Рауль на крыше вагона добрался до Актюбинска и поступил в техникум, хотя конкурс на «кирку с лопатой», как зло пошутил кто-то, был четыре человека на место. Он еще не знал, какой крупный дар ждет его на пороге учебного заведения: почти весь преподавательский состав техникума состоял из профессоров, доцентов, кандидатов наук, ученых из Ленинграда. Конечно, они были сосланными и не делали из этого тайны, уже прошел XX съезд партии. Они дали своим ученикам не только профессиональные знания, но воспитали культуру быта и культуру вообще. К слову, в мартукской школе тоже работали преподаватели из ссыльных…
Обучаясь на строительном отделении железнодорожного техникума, Рауль продолжал жить искусством. «…Зимой 1959 года на гастроли приехал Московский театр оперетты. Что творилось! Билеты доставали с боем, зал переполнен… В начале шестидесятых гастролировал знаменитый Государственный эстрадный оркестр Азербайджана под управлением композитора Рауфа Гаджиева. Настоящий бигбенд, 78 человек, сидел на сцене в три яруса, а ударник с сияющими перламутром барабанами, медными тарелками – под самым потолком. Какие костюмы, декорации, световое сопровождение, блеск труб, саксофонов, тромбонов! Живьем музыка Гленна Миллера, Дюка Эллингтона! Неожиданные аранжировки известнейших джазовых мелодий, сделанные знаменитым Анатолием Кальварским! Через три года в Ташкенте я вновь встречусь с этим оркестром и напишу восторженную рецензию, упомянув и про актюбинский триумф. Эта театральная рецензия станет моей первой публикацией. Она позволит ближе познакомиться с оркестром, и нас на десятилетия свяжет дружба с Рауфом Гаджиевым, певцом Октаем Агаевым, трубачом Робертом Андреевым, конферансье Львом Шимеловым, квартетом «Гайя», да и со всеми оркестрантами. А ведь все началось в Актюбинске».
В 1960-м он окончил техникум и до поступления заочно в Ташкентский строительный институт (1962 г.) работал, в том числе полгода в родном Мартуке – прорабом на строительстве элеватора. Когда в 20 лет переехал в Ташкент, чтобы продолжить образование, его пригласили в Спецмонтаж. Уже в 22 года получил квартиру в узбекской столице.
Рауль Мир-Хайдаров работал на значимых объектах. «Работа давала мне ощущение величия страны, ее мощи, позволяла часто бывать в Москве, потому что наш трест находился в столице рядом с гостиницей «Пекин». Постоянно бывая там, смотрел все знаменитые спектакли в «Современнике» и «Таганке» с конца 60-х до конца 80-х… Судьба упорно толкала меня в искусство, литературу». «Все свободное время я проводил среди людей искусства, все средства, доступные мне в ту пору, с радостью тратил на общение с поэтами, художниками, артистами, киношниками…».
…Мы уже касались того, что выводить человека только из стартовых условий детства – логическая натяжка. Из его природы – тоже. Мало иметь живое, доброе и богатое воображение, его надо организовать. Мы живем в мире мышления и деятельности, а культура – это продукт интеллекта и духа. Многие понимают это, но не каждый умеет сделать себя. Нужно иметь характер, цель, уметь и любить общаться, быть верным своей цели, не ломаться ни при каких обстоятельствах и не прельщаться торными дорожками… Нужно быть готовым на поступок и совершить его вовремя – имею в виду то, что в сорок лет Рауль Мирсаидович оставил строительство и ступил на стезю писателя-профессионала, которая ныне мало кого кормит. Но он рискнул и опять не ошибся.
И это все о нем…
Еще в Актюбинске он стал эталоном для многих молодых, которые старались вести себя и одеваться «а ля Рауль».
…С первой же зарплаты он поехал в Кзыл-Орду заказывать вечерний костюм. «Пока ждал закройщика, в одном из журналов мод наткнулся на смокинг своей мечты. В этот момент он появился за спиной и спросил, как мне показалось, с насмешкой: «На смокинг замахнулись, молодой человек?». Я ответил: «Если вы сможете сшить, то я хотел бы заказать именно смокинг к Новому году»…
Закройщик присел рядом и как-то грустно сказал: «Будет вам смокинг, не переживайте, хотя смокинги и фраки я не шил уже двадцать лет». Позже я узнал, что он – ссыльный, как и наши преподаватели, работал главным костюмером Мариинского театра. Сшил мне Лазарь Моисеевич не только прекрасный смокинг, но и подсказал заказать белый пикейный жилет, а еще сделал подарок – белую бабочку с черной оторочкой, так что на встречу выпускников техникума в Актюбинск я приехал «как денди лондонский одет».
Содержание внутренней культуры Мир-Хайдарова требовало адекватного внешнего вида. Не случайно один из его кумиров – классик американской литературы Фицджеральд – король золотой молодежи своего времени. Но сам Мир-Хайдаров не был бы социальным писателем, если бы ценил певца эпохи джаза 1920-х годов, гениального писателя с повадками плейбоя только за роскошь и изыск его произведений, образа жизни: «Мы, еще оставшиеся читающие потомки, благодарны ему за то, что он создал четкий слепок раннего капитализма, портрет его краткого романтического периода. Когда обман, подлог, разбой не были его характерными приметами. Когда дорожили именем, репутацией, платили по долгам. Когда богатые сами представляли культуру, считались носителями вековых национальных традиций, способствовали расцвету культуры страны.
Ныне богатство стало агрессивным, злобным, вульгарным. Думаю, нынешнее время даже богатеям не в радость, невольно приходит на память строка поэта Тимура Кибирова: «Грядет чума, готовьте пир». Кстати, это эпиграф к моему роману-
бестселлеру «За все – наличными»…».
И тут мы вплотную подошли к главному: тетралогии Рауля Мир-Хайдарова «Черная знать», состоящей из романов «Пешие прогулки», «Двойник китайского императора», «Масть пиковая», «Судить буду я» и тематически примыкающего к ним романа «За все – наличными». Это слепок далеко не романтического периода раннего (и не только) капитализма, эксгумированного в родной стране.
Черная знать в профиль и анфас, или Цена славы
После выхода в свет первой книги тетралогии «Черная знать» на автора «Пеших прогулок» было совершено покушение. К счастью, остался жив, хотя месяц провел в реанимации, в итоге обретя инвалидность. Но это касалось физического здоровья. В моральном плане Мир-Хайдаров не был сломлен и продолжил описывать мир людей, в разной степени облеченных властью, но одинаково связанных с криминальным миром – по сути, являющихся представителями одновременно обеих структур. Надо ли удивляться покушению на убийство человека, который досконально знал об этом и предъявил свое знание миру?
«Пешие прогулки» в ту пору зачитывались до дыр, передавались из рук в руки. Роман вызвал огромный интерес, сразу появились второе и третье издания тиражами по 250 тысяч экземпляров.
А в больнице среди многочисленных посетителей появился американский корреспондент Стивен Голдстайн, который подготовил статью «Исследователь мафии» на целую полосу газеты «Филадельфия Инкуайер». Позднее она привлекла внимание многих крупных европейских газет и телекомпаний, интересующихся русской мафией, а американцы предложили Мир-Хайдарову грин-карту, от которой он отказался, ибо не мыслил жизни на чужбине, не хотел покидать родину.
Кто-то приходил в больницу с предложением баллотироваться в депутаты Верховного Совета, кто-то выразить восхищение и сочувствие. Со всех концов СССР (шел 1989-й год) приходили письма мешками. Невзирая на поддержку порядочных людей, ему пришлось покинуть ставший за 30 лет родным Ташкент. Второго покушения можно было ведь и не пережить, антигерои «Пеших прогулок» на первой попытке стереть писателя в порошок не успокоились…
Поселился в Переделкинском Доме творчества, кстати, оплачивая это жилье по коммерческой цене восемь лет. Так что жизнь эмигранта он познал сполна и на родине. Слава славой, а выкручивайся, как знаешь…
Вслед за «Пешими прогулками» в рекордно короткие сроки было написано еще четыре романа, фиксирующих хронику смутного времени и предугадавших нынешний путь. Романы и сегодня не потеряли актуальности, читаются с интересом, ибо оказались провидческими.
Не вижу смысла писать о сюжетах и героях – книги прочитали миллионы наших и зарубежных читателей, и давать им собственные оценки при том, что это давно сделано крупными профессионалами в области литературоведения, юстиции, а также МВД СССР, присудившего Мир-Хайдарову ведомственную литературную премию.
К «Пешим прогулкам» написал послесловие выдающийся критик и литературовед Игорь Виноградов – настоящая критика всегда встает рядом с настоящей литературой и говорит о ней главное и несомненное. «Это подлинно «перестроечный» – в самом хорошем, отнюдь не конъюнктурном смысле, роман. И это делает честь гражданской позиции автора. И его гражданскому мужеству… Живы люди, готовые яростно и всеми способами защищать себя и расправляться с теми, кто осмеливается поднять на них руку». А вообще, послесловие Игоря Ивановича надо читать полностью. Каждое слово его – на вес золота.
Бывший Генпрокурор России Олег Гайданов в книге «На должности Керенского в кабинете Сталина» в 2006 году сказал о ней: «Вкратце я бы так охарактеризовал тетралогию «Черная знать». В ней впервые в нашей истории дан анализ теневой экономики, впервые столь масштабно показана коррупция в верхних эшелонах власти, показано сращивание криминала со всеми ветвями власти. Ничего подобного до сих пор не читал и не встречал писателя, столь осведомленного в работе силовых структур, государственного аппарата, спецслужб, прокуратуры, суда и… криминального мира, как автор этих нашумевших произведений».
Академик Сергей Алиханов в монографии о Мир-Хайдарове «Искусство жить искусством» писал: «Проза автора – это воплощение реальности, безвозвратно канувшей за горизонтом кризисов и дефолтов. Несомненно, крушение социализма и перманентный кризис капитализма в России будут предметом многих исследований. Но действительная атмосфера недавних лет нашей жизни сохранится в живой ткани романов Рауля Мир-Хайдарова навсегда».
Жизнь сталкивала автора с нужными людьми, и он сам умел находить с ними общий язык. У меня лично о Рауле Мирсаидовиче сложилось мнение, как о гении общения, жизненной стратегии и тактики… Вот еще ценная информация для того, чтобы понять, отчего романы Мир-Хайдарова дышат подлинной жизнью. «Ташкент всегда славился людьми энергичными, хваткими, их тогда называли деловыми. Из Ташкента братья Черные, бывшие алюминиевые магнаты, миллиардеры Алишер Усманов, Искандер Махмудов. О простых миллионерах не упоминаю, могу назвать навскидку десятки ташкентских миллионеров, живущих сейчас в Москве.
Из Ташкента всемирно известный Алимджан Тохтахунов, в прессе его чаще называют Тайванчик. Я знаю его с юных лет. Могу утверждать, что он человек с тонким вкусом, прекрасно разбирается в живописи, антиквариате. Наверное, у многих еще в памяти скандал, связанный с олимпийскими медалями в фигурном катании, в который он попал. Тогда выдающиеся деятели культуры встали горой на его защиту. Алик присутствует в двух моих романах – «Ранняя печаль» и «За все – наличными». Судьба его гораздо интереснее самого захватывающего детектива, никакой сериал не сравнится с его жизнью. Алимджан Тохтахунов имеет и высочайшие европейские награды. Он известнейший меценат, одно перечисление адресатов его пожертвований может занять сотни страниц»…
Так что объем знаний в разных областях, вызывающих удивление не только у нас, простых читателей, но и у специалистов, объясним. И все-таки чудо явления писателя вне обоймы, ряда, литературной преемственности всегда остается чудом.
Вера АРЯМНОВА,
писатель
