Уважаемый читатель! Вашему вниманию мы предлагаем эссе известного писателя Рауля Мир-Хайдарова о журнале «Аманат» и его редакторе Роллане Сейсенбаеве.
Роллан Сейсенбаев… Мы знакомы с ним и дружны с первых серьезных шагов в литературе. Познакомились в Москве в 1978 году в издательстве «Молодая гвардия», хотя оба — уроженцы Казахстана. Роллан уже в ту пору был москвичом, Союз писателей СССР пригласил его, бывшего выпускника технологического института, одного из молодых партийных работников Семипалатинского горкома партии, подающего большие надежды русскоязычного литератора, на работу в свой аппарат, на ответственную должность — представлять казахскую литературу в столице в ранге рабочего секретаря СП. Большая ответственная должность по тем временам в его молодые годы. У меня в «МГ» после VI Всесоюзного совещания молодых писателей, в котором участвовал и Роллан, выходила первая московская книга «Оренбургский платок». Представил нас друг другу В. Поволяев, один из cекретарей СП, занимавшийся молодыми писателями страны. Валерий Дмитриевич в этот день принес в редакцию послесловие к моей книге, а с Ролланом они были коллеги, и их кабинеты на Воровском находились на одном этаже. Нам, молодым писателям из глубинки, повезло, что нами занимался такой большой души человек, как В.Поволяев, истинный интернационалист. В литературных судьбах Роллана и моей Валерий Дмитриевич сыграл огромную роль — он по-отечески опекал нас, хотя был и ненамного старше нас. Сегодня, с высоты прожитых лет, понимаешь, что даже талантливым нужна поддержка, помощь, добрый совет.
Но вернемся к нашему знакомству в «МГ». Роллан пробивал в издательстве книгу молодого прозаика Оралхана Бокеева. Он уже в ту пору обладал «нюхом» на таланты и никогда не ошибался, и время подтвердило его правоту. В 80-х у меня регулярно выходили книги в «Советском писателе» и «МГ», и я часто встречал в кабинетах издательств неистового Роллана, который страстно убеждал редакторов и чиновников в необходимости немедленно издать очередного талантливого писателя из Казахстана, иначе, мол, советская литература понесет невосполнимый урон. В ход шло все: дипломатия, восточная хитрость, его безмерное обаяние и щедрость, его настырность, убежденность в своей правоте, блистательное знание литературы — мировой, советской, московской, восточной и, самой любимой, казахской.
Я как-то невольно оказался свидетелем такого разговора в «Советском писателе», в кабинете у заведующего отделом национальных литератур (было, было такое внимание к инородцам!) Арнольда Тамма, мудрейшего человека и тонкого знатока Востока.
Позже, за обедом в ЦДЛ, я сказал Роллану и в шутку, и всерьез: «Ты бы свои книги так рьяно пробивал». На что он с улыбкой мудреца ответил: «Они же аульные ребята, у них глубокие корни в родной земле, в народной речи, я им обязан помочь, понимаешь, обязан. А свое никуда не денется, хочу написать такое, что не вызвало бы никаких сомнений, что это интересно читателю, народу, стране!»
Таким ясным, твердым в убеждениях, поступках, книгах Роллан остался на всю жизнь, теперь это не подлежит обсуждению, на всем стоит тавро — проверено временем!
Я, часто бывавший в Москве по издательским делам из-за журнальных публикаций, из-за любви к театральной, музейной, музыкальной жизни, запомнил, как жадно Роллан впитывал в себя первопрестольную.
Любой мой приезд в Москву — это каждодневный визит в ЦДЛ, жизнь там кипела с раннего утра до глубокой ночи. Работали книжные лавки, библиотека, бильярд-ная, каждый вечер — кино или творческие вечера, но излюбленными местами писателей были кафе, бар ресторана и сам ресторан.
Чтобы не объяснять, насколько был хорош наш ресторан, приведу пример: когда Михаилу Горбачеву нужно было принять Рональда Рейгана вне Кремля, то выбор сразу пал на ЦДЛ.
Мы были молоды, азартны и, конечно, быстро стали завсегдатаями дубового зала в английском стиле. Я помню дальний столик в темном углу слева от входа, на котором и днем часто горела свеча, за которым уже долго сидели, беседуя о чем-то серьезном, знаменитый Юрий Казаков — высокий, уже грузный, с глубокими залысинами, в сером свитере с высоким воротником, как у Хемингуэя, а рядом с ним — элегантный, по-кошачьи ловкий и быстрый, с густой роскошной шевелюрой и огромными цыганскими глазами мой земляк Роллан Сейсенбаев. Так случалось на моей памяти не раз и не два. Сегодня, через десятки лет, не спрашивая Роллана, я знаю, о чем они так долго беседовали. В то время Юрий Казаков работал над переводом гениального романа «Кровь и пот» моего земляка Абдижамила Нурпеисова. Роман этот, в переводе обошедший весь мир, стал не только главной книгой Нурпеисова, но и значимым в судьбе самого Юрия Казакова. А в моем родном Актобе героям романа недавно поставили памятник. Теперь-то я знаю, что Юрий Казаков постоянно нуждался в консультациях, разъяснениях по ходу перевода, и Роллан щедро делился знаниями быта, истории, нравов своего народа. Я убежден: в популярности и жизнестойкости великого романа есть и существенный вклад молодого Роллана Сейсенбаева.
Часто я заставал Роллана в ресторане с другим Юрием, Домбровским, у которого как раз в те годы вышел в «Новом мире» нашумевший роман «Факультет ненужных вещей». Я думаю, они крепко дружили, Роллан называл его земляком. Домбровский провел много лет в заключении в Казахстане, а позже, в ссылке, жил в Алма-Ате, которую безмерно любил. Кстати, сюжет «Факультета ненужных вещей» связан с Алма-Атой, ее интеллигенцией, с творческими людьми, нашедшими приют в годы войны в казахской столице. Знаю, что Домбровский писал закрытые рецензии для издательств на книги Роллана, читал его рукописи. Уверен, что именно Домбровский оказал заметное влияние на ранние романы писателя Сейсенбаева. Хорошая школа, о таких учителях только мечтать приходится. Этими небольшими примерами я хотел показать, что Роллан зря времени в Москве не терял — выпустил девять книг. Особо хочу отметить, что наши учителя в те далекие 70-е всегда твердили нам, молодым, — старайтесь каждодневно повышать свою культуру, знания, ходите в театры, на концерты, в музеи, читайте, любите живопись и поэзию — без этого писатель невозможен!
В Москве Роллан стал известен рано, благодаря рассказу о ядерном полигоне в родных краях «День, когда рухнул мир». Рассказ был записан на Всесоюзном радио, и читал его незабвенный Михаил Ульянов. Произведение перевели на многие языки, хотя позже в СССР его запретили.
Думаю, дружба с Домбровским натолкнула Роллана на роман о великом казахском поэте, мыслителе, философе Шакариме, кстати, родственнике Роллана, расстрелянного в 1936 году. После реабилитации в 60-х прах Шакарима был погребен рядом с могилой Абая. В реабилитации и перезахоронении Шакарима принимал самое активное участие отец Роллана, Шакен агай, в ту пору — секретарь райкома партии. В молодые годы Шакен агай тоже немало пожил в Москве, закончил там финансовый институт, а позже высшую партийную школу. Во время перезахоронения праха Шакарима юный Роллан был рядом с отцом, словно предчувствовал, что когда-то станет писателем и главной темой жизни и книг станут его великие предки Абай и Шакарим, чьим прямым потомком он является по рождению и по воле Аллаха. Роман о Шакариме Роллан напишет в Москве, но прежде чем опубликовать его, покажет отцу, с которым всегда был духовно близок. Роман Шакен агаю не понравился, но особенно разъяснять — почему, он не стал. Просто сказал — пройдет время, много времени, и ты поймешь подлинное величие и мудрость нашего великого предка, и тогда ты снова вернешься к своему роману. И готовая рукопись на десятилетия ляжет на дно сундука в доме матери. Только сейчас, когда открылись архивы, и Роллан получил доступ к ним, он понял, как прозорлив, дальновиден оказался отец. Сегодня, сам став аксакалом, Роллан понял, что готов вернуться к роману о незабвенном Шакариме, главной книге своей жизни.
Несмотря на внешнее благополучие жизни в Москве, на регулярно выходившие книги в столице в главных издательствах страны, на высокий авторитет, заработанный среди московских интеллектуалов, в душе Роллана не было покоя, духовно он задыхался в Белокаменной. Работая в высшей идеологической организации страны, он понял, что даже с наступлением перестройки ему никогда не удастся опубликовать роман о Шакариме таким, каким он уже вызревал в его душе. Не добавят настроения уже маститому писателю Сейсенбаеву и декабрьские дни жесткого разгона студенческих митингов в Алма-Ате в 1986 году, и он неожиданно принимает решение эмигрировать из страны и уезжает поспешно в Лондон, куда давно проторили дорогу вольнодумцы со времен Герцена.
И мы на годы потеряли друг друга. В канун его отъезда в Лондон у меня в «МГ» вышел роман «Пешие прогулки», который сразу определил мое место в советской литературе. Роман затем издавался еще 20 раз общим тиражом более 3 миллионов. Но этот роман вместе с радостью принес мне и много бед и резко изменил мою жизнь. Сразу после выхода книги, вышедшей 250-тысячным тиражом и записанной на Всесоюзном радио, на меня было совершено серьезное покушение, я чудом остался жив, став инвалидом 2-й группы на всю жизнь. Такое резкое неприятие власть-имущих вызвал мой первый роман.
Прожив 30 лет в Ташкенте, я был вынужден эмигрировать в новую Россию, в Москву, которую совсем недавно покинул мой друг Роллан. Такие вот перехлесты наших судеб. Покушение на меня, одно из первых в закатном СССР, тоже имело резонанс, даже американская газета «Филадельфия инкуайер», приславшая по этому поводу специального корреспондента Стива Голдстайна, опубликовала материал. Бывший и.о. генерального прокурора России Олег Гайданов в своей книге «На должности Керенского в кабинете Сталина», подробно написал об этом покушении. Кстати, Олег Гайданов тоже наш земляк, актюбинец, не порывал и не порывает связи со своей малой Родиной. Но вернемся к Роллану.
Перестройка, вызвавшая большие надежды на лучшую и свободную жизнь, кончилась крахом самой державы. Тут невольно приходит на память старое китайское философское изречение: большие беспочвенные надежды притягивают неисчислимые беды. Это про нас. Началось великое переселение народов на шестой части земли, такого массового исхода людей с насиженных мест не было даже после первой и второй мировых войн. Все это — рукотворная трагедия бездарных правителей. С немыслимой быстротой порвалась не только связь времен и народов, но и оборвались личностные связи между людьми, близкими родственниками, пропал навсегда эпистолярный жанр, людей разбросало кого куда, как после ядерного взрыва. Трагедия, не нашедшая понимание до сих пор ни людей, ни литературы, ни искусства.
Роллан в Лондоне, я — в Москве, у обоих нет ни постоянного адреса, ни постоянного жилья. Однажды в Казани, в случайной компании, среди малознакомых людей я услышал: а вот в Лондоне какой-то казах открыл Дом Абая… Меня словно молнией ударило, я мог поклясться чем угодно, поставить на кон все, что имею, потому что был уверен, это мог сделать только один казах — Роллан Сейсенбаев. Я тогда не знал ни об его эмиграции, ни о Лондоне. Отчего такая уверенность? Потому что с первых дней знакомства знал его идею-фикс — представить Абая, его творчество, его гений, его философию всему человечеству. Больше того, я знал, что, работая в СП СССР, он убедил международный отдел союза в планетарном значении личности Абая в мировой культуре. И тогда, в самом конце
70-х, из СП СССР были отправлены первые письма в ООН и ЮНЕСКО от имени великой державы СССР. Так ближайший большой юбилей Абая попал в календари ЮНЕСКО, но праздновали его уже в суверенном Казахстане. И, конечно, мало кто знает и до сих пор, что дорогу к мировому величию Абая открыл его достойный потомок Роллан Сейсенбаев.
Я ни к кому не имею претензий, никого не обвиняю в равнодушии, бездействии, но у казахского народа Абай — один, это как Пушкин у русских, Тукай у татар, Навои у узбеков, Махтумкули у туркмен, Ниязи у азербайджанцев. И только благодаря многолетним усилиям Роллана юбилей Абая прошел в рамках ЮНЕСКО, и в Лондоне открылся Дом Абая, труды его издаются в журнале «Аманат» и в книжной серии журнала. Философское наследие Абая, не уступающее по мощи ни Монтеню, ни Вольтеру, ни Честертону, ни Шопенгауэру, ни Канту, под названием «Слова назидания», коих у него 43, переводятся Ролланом Сейсенбаевым на русский язык. От этого перевода, безусловно, оттолкнутся и английские, немецкие, французские издания. Вместе с Абаем возвращаются миру и труды Шакарима. Вот что может сделать один человек, если он любит свой народ, свою историю, культуру, если чтит предков и, конечно, если он — Роллан Сейсенбаев. Ко всему этому уместно сказать, что и многотомное творчество самого писателя стало неотъемлемой частью казахской и мировой литературы, без него сегодня трудно представить казахскую прозу, прежде всего романистику.
С обретением Казахстаном суверенитета необходимость в эмиграции отпадает сама по себе, и Роллан возвращается на родину, в любимую Алма-Ату. К моему величайшему сожалению, журнал «Аманат» попал мне в руки только в 2004 году. Познакомил меня с ним автор «Аманата» молодой казахстанский прозаик Сабит Кинеев, младший друг Роллана Сейсенбаева. Конечно, я рассказал Сабиту Айдаровичу, что давно знаком с Ролланом Шакеновичем и что нас в молодые годы многое связывало. Так снова восстановилась связь между нами. И для меня вопрос «что означает в вашей жизни «Аманат» очень личный. «Аманат» дорог моему сердцу тем, что восстановил в прямом смысле порушенную жестоким временем связь между нами, вернул былую дружбу. Это, наверное, не выше литературы, которой мы оба служим всю жизнь, но для меня «Аманат» ценен прежде всего этим.
«Аманат» поразил меня с первого случайно попавшего мне в руки номера. На всем постсоветском пространстве быстрее всего пришли в упадок культура, литература, книгоиздание. От всемирно известных литературных журналов осталось одно название, существуют они только за счет сдачи в аренду своих былых апартаментов, а сами хозяева ютятся у барина в закутке или коридоре. Я не злорадствую, не ерничаю, наоборот, хочу преклонить седую голову аксакала перед редакторами, сохранившими ценой таких унижений свои журналы, культурное достояние народа. Кто-то возразит мне, скажет резко — открой глаза, оглянись вокруг, сотни новых журналов выходит кругом, да с такой полиграфией, бумагой, что вашим «Новому миру», «Знамени», «Простору», «Звезде Востока», «Неве», «Памиру» и не снилось. Так-то оно так, но на деле совсем не так. Оттого они сотнями промелькнули и канули в небытие, ибо, выпустив по нескольку номеров, умерли от своей никчемности, пустоты, невостребованности, даже имея мощную финансовую подпитку. Народу ненужным оказался ни гламур, ни пособия по сексу, ни журналы о том, где лучше поесть, где мягче поспать. Быстро дичающий народ понял, что он нуждается в духовной пище, понял, что детей надо воспитывать в пространстве культуры, а не гламура.
«Аманат» уже на обложке четко обозначил свои приоритеты: литература народов мира. И частое его сравнение с «Иностранной литературой», на мой взгляд, почетно, но не правомерно. Зная Роллана Шакеновича, уверен, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не будет довольствоваться клоном, калькой чего-то даже сверхдостойного, проверенного временем, ибо он всегда идет своим путем, живет своим умом. Концепция журнала была основательно продумана с первого номера и оттого почти не перекраивалась почти все 10 лет. Конечно, он изучил опыт многих популярных журналов мира, даже тех, которые мы никогда не видели и не держали в руках, не зря же он 13 лет проработал в СП СССР. Я, выписывавший «Иностранную литературу» почти два десятилетия, могу сказать, что там печатались только прошедшие испытание временем и успехом литературные произведения известных писателей мира. Абсолютно по такому принципу работало и самое элитное издательство СССР «Художественная литература», только там, наряду с зарубежными корифеями литературы печатались и советские писатели, чьи книги вызвали резонанс в стране.
Кардинальное отличие «Аманата» от «Иностранной литературы» в том, что в нем печатаются все достойные произведения тюркоязычных писателей мира, публикуется все интересное, что создается на постсоветском пространстве. Оттого 17 членов международного общественного совета журнала из 40 представляют все бывшие 15 республик, Москву и Петербург, а остальные 23 — всемирно известные писатели, живущие на всех континентах. Часто номера «Аманата» посвящаются целиком немецкой, польской, французской и другим литературам, чего не могла позволить себе «Иностранная литература». Не менее важно, что «Аманат» попадает во все крупнейшие библиотеки мира и библиотеки известных университетов. Уникальность журнала и в том, что это не государственный продукт, он создан Ролланом Сейсенбаевым, это его детище. Еще более тесные, углубленные отношения сложились у «Аманата» с японской литературой. Японцы готовят переводы специально для журнала, это уже высший пилотаж! Япония — самая читающая и самая издающая книги страна в мире, отдает должное «Аманату» и его редактору. Роллан Шакенович — желанный гость в писательских кругах Японии.
Уверен, «Аманат» не нуждается в моих восторгах. Журнал живет полнокровной жизнью, и 10-летний юбилей, в столь трудное для литературы время, тому яркое подтверждение. У него есть место в мировом культурном пространстве, «Аманат» — визитная карточка Казахстана, такой журнал не смогла себе позволить ни одна постсоветская республика, включая Россию.
Казахстан известен миру газом, нефтью, хлебом, редкоземельными металлами — тем, что ему даровал Аллах. Будь в моих силах, я бы обязательно предъявил миру и «Аманат» — визитку культуры, визитку толерантности казахов не только в жизни, но и в искусстве.
Мне хотелось бы еще многое сказать и о журнале, и о Роллане Шакеновиче как драматурге, чья пьеса «Риск» шла долго на столичной сцене в постановке выдающегося казахского режиссера Азербайджана Мамбетова, недавно ушедшего из жизни. Мамбетов для Казахстана все равно что Захаров, Товстоногов, Стуруа, Чхаидзе, Фоменко, Ефремов для России. Такие режиссеры пустых, проходных, по блату пьес не ставят.
И все же не могу не вернуться еще раз к «Аманату». Журнал возвращает и открывает вновь своему народу забытые и запрещенные идеологией имена достойных писателей и поэтов, а их, к великой радости, не так уж мало. И они, возвращенные «Аманатом» и Ролланом Сейсенбаевым в культурное пространство своего народа, многократно увеличили мощь и значение казахской литературы в контексте мировой культуры. Об этом, к сожалению, мало кто знает, даже интеллигенция. Слишком мала для этих целей площадка «Аманата», и, чтобы эти открытия стали достоянием народа, нужна государственная поддержка для издания двухсоттомной библиотеки, задуманной приложением к «Аманату». Но это не зависит ни от «Аманата», ни от Роллана Шакеновича, он свое дело сделал и даже начал выпускать эту замечательную серию. Дело за государством, за Министерством культуры, слишком тяжелая ноша для частного журнала и его редактора, хотя величие задач видно даже равнодушному, далекому от литературы человеку.
Открытие «Аманата» интересно не только с точки зрения литературы, что, конечно, важнее всего, но и то, что судьбы казахских поэтов, писателей повторяют судьбы других крупных литераторов из других стран и народов, но уже давно открытых миру.
Я, человек прекрасно знающий поэзию, впервые в «Аманате» узнал о Султанмахмуде Торайгырове, величайшем поэте, чья поэзия украсила бы любую мировую антологию. Судьба Торайгырова один в один повторяет судьбу великого татарского поэта Габдуллы Тукая. Они прожили день в день по 27 лет, оба умерли от одной болезни и даже могли пересечься в городе Троицке, проживи Тукай еще десять лет. Я, конечно, написал статьи для казанских журналов и московской газеты «Татарский мир» и об «Аманате», и о Торайгырове, поделился такой невероятной похожестью судеб двух поэтов, оставшихся в народном сердце. Вот за эти открытия, новые и старые, я люблю «Аманат» и жду с нетерпением каждый его номер.
Время, проблемы, связанные и с «Аманатом» тоже, ситуация вокруг и в мире, недооценка культуры в верхах и низах, растущее невежество и всеобщее бескультурье разрушают здоровье и ухудшают настроение даже таких бойцов-батыров, как Роллан Шакенович. Он часто стал болеть и нередко мои звонки застают его в клиниках и больницах, хотя, к радости моей, все же чаще — в дороге. По натуре своей, сущности Роллан — странствующий дервиш, а, как известно, все восточные мудрецы, философы, поэты были дервишами. Но он никогда не жалуется, и на здоровье тоже, крепится, как и подобает восточному мужчине, прожившему достойную жизнь. И с тревогой вглядывается в будущее: перед ним как стояла громада задач, которую он поставил перед собой когда-то в юности у могилы Абая и Шакарима, так и стоит, ибо столь высокие цели никогда не имеют окончательного завершения. Но, даже зная это, чувствуя величие и громадье задач, мой друг Роллан никогда от них не отступал и не отступится.
Здоровья, терпения, прижизненных успехов и побед тебе, дорогой друг моей молодости! Пока есть ты и люди, подобные тебе, наш родной Казахстан, как ракета рванувшийся вверх в ХХI веке, обязательно поможет осуществить все твои планы и мечты, ибо это — вековечные чаяния казахского народа и мечты твоих великих предков, Абая и Шакарима. Храни Аллах тебя, твою семью, твой род, родной для нас обоих Казахстан, долгих лет жизни тебе, дорогой мой Роллан.
Москва, 2010 г.
