О тонкостях работы сурдопереводчика и о том, почему бурная беседа на языке жестов – это не смешно.
Айгуль Раева родилась в семье, где родители не слышали и не говорили. Само собой, с детства она знала язык жестов глухонемых. Глухонемота может передаться по наследству, а может и не передаться. Если передается, то порой самым причудливым образом: только по женской или мужской линии, либо через поколение. Но в семье Айгуль все дети выросли слышащими. И сейчас она – одна из немногих сертифицированных сурдопереводчиков в области. Казалось бы, редкий специалист, пусть реализовывает свое умение и получает соответствующее вознаграждение. Но, как выясняется, все не так просто.
Час пишем,
пять в уме
Официально Айгуль Раева служит переводчиком в офисе актюбинского филиала Казахского общества глухих (КОГ), помогает председателю Зинаиде Телеушевой. Фактически же она и переводчик, и офис-менеджер, и оператор ПК.
— В области 701 глухонемой, — говорит Зинаида Николаевна. — За по-следние годы цифра не меняется. А сколько переводчиков? Айгуль – раз. Еще трое в собесе. Еще двое – в ДК глухих. Один в Алге и один в Бадамше. По одному — на сотню нуждающихся в переводе.
— Проблема в том, что по закону каждому глухому в год положено всего 30 бесплатных часов услуг переводчика, — рассказывает Телеушева. – Выкручивайся, как хочешь.
Немногие могут позволить себе оплачивать дополнительные часы, об этом речь в офисе КОГ даже и не заходит. Более того, переводчик часто перерабатывает втрое больше оплачиваемых часов.
— Так часто бывает: идешь с человеком к врачу. Сидишь в очереди три часа. Или даже пять. Хотя инвалидов положено впускать без очереди, да кто же уступит? Потом выходишь оттуда, а тебе записывают один час работы.
Когда законом в год отведено чуть более суток для полноценного общения с миром, а общаться надо еже-дневно по нескольку часов – это капля в море. Но как выходить из ситуации, когда тридцать гарантированных часов закончились, а все равно нужен переводчик?
— Если Зинаида Николаевна отпускает меня, то я иду с нашими работниками, куда им надо. Без оплаты, конечно. К врачу, в суд, к нотариусу, в разные учреждения. Некоторые сами оплачивают мне проезд. А некоторые не могут этого себе позволить.
Понять
подопечного
Переводчиков мало не только потому, что это невыгодно, что маленькая зарплата. Просто эта работа трудна сама по себе.
Даже если человек вырос, общаясь на языке жестов, это не значит, что он может работать сурдопереводчиком. Свои знания надо подтверждать. Для этого нужно пройти курсы при обществе глухих, затем в Актобе приглашается комиссия, которая принимает экзамен. Несколько лет назад обществу удалось получить грант и организовать курсы, обучить несколько человек, затем на те же деньги пригласить экзаменаторов. Но деньги кончились – и все, больше при обществе глухих не обучают сурдопереводу.
Да и не каждый желающий быть переводчиком может целиком понять своего подопечного.
— Если переводчик раньше никогда не общался с глухими, не знает их особенностей, ему будет нелегко, — объясняет Айгуль. — Когда человек лишен слуха, он постоянно находится в напряжении и может вести себя резко, даже неадекватно. Нужно понимать, что он это делает не со зла, а не осознавая.
Сурдопереводчик – это переводчик и психолог в одном лице.
Сколько тайн
хранит
переводчик?
Есть такие вещи, которые никто не захочет предавать огласке. Болезни, наследство, судебные тяжбы, какие-то личные дела. И если здоровый, слышащий и говорящий может позволить себе сохранить тайну «между четырех глаз», то как быть тому, кто не слышит и не говорит? Надо снова звать переводчика. И к его основной должности добавляются новые штрихи: переводчик и психолог с чертами священника и адвоката.
— Я знаю очень много личного о наших людях. Такова особенность работы, — констатирует Айгуль Раева.
Вчетвером – журналист, переводчик, председатель общества глухих и швея производственного комбината Каламкас Кенесова – выходим из здания общества. Движемся по узкому, без тротуара, выезду на проспект 312 Стрелковой дивизии. Я сразу пытаюсь представить, что у меня нет слуха, и вот эту конкретную машину, которая едет сзади и сигналит, я не слышу. Моей вины, допустим, нет. Вины водителя – тоже, так как на мне не написано, что я неслышащая. Знаков предупреждающих, что на дороге глухие, нет тоже.
— Мы просим сделать тротуар с бордюрами, — комментирует Телеушева, — но до сих пор его у нас нет. Так что пока уворачиваемся.
Я, Айгуль и Каламкас едем в ЦОН, где глухонемой матери-одиночке нужна помощь переводчика. Каламкас – одна из первых в очереди на жилье, пока живет в общежитии, одна воспитывает двоих детей. В ЦОНе, возле зависшего терминала, женщины управляются довольно быстро. Каламкас получает справку об отсутствии жилья, Айгуль помогает ей понять инструкцию.
— Сейчас в ЦОНе стало намного легче, работники стараются идти навстречу. А раньше было хуже. Как-то помогала одной семье устраивать детей в садик, так меня – именно меня, не самих родителей – гоняли туда-сюда из-за каждой ошибки в документах. Пришлось жаловаться руководству ЦОНа, после этого уже проверили все ошибки сразу.
Несмешной
анекдот
Находясь между миром слышащих и миром глухих, переводчик остро воспринимает особенности неслышащего человека. И с обидой говорит о непонимании, которое выказывают здоровые.
— Если в транспорте двое глухих активно общаются, это такой же разговор, как у любых других людей! Просто они общаются жестами. Но я видела, как рядом стоят девушки и смеются над этой беседой. Сколько будут рядом стоять – столько будут смеяться. И были бы дети, но ведь это уже взрослые люди. О чем это говорит? Нет сознания, не воспитали, не объяснили.
Если честно, меня саму анекдоты про пение глухонемых перестали смешить после посещения фестиваля жестовой песни. Несмешно это, хоть убей. Трогательно, но не смешно. Жаль, что понять это может не каждый.
Кстати
В 2013 году Минздрав РК наложил вето на проведение кохлеарной имплантации глухим детям. Очевидно, что, если ситуация не разрешится положительно, количество глухих взрослых через несколько лет вырастет, а работы сурдопереводчикам прибавится.
В Европе любой кандидат на работу в полиции или в социальном учреждении должен владеть основами жестового языка.
В Исландии, Финляндии, Австрии, Чехии, Словакии и Испании жестовый язык признан на конституционном уровне. В Великобритании, Италии, Франции, Греции, Германии, Швеции, Норвегии – на национальном. В Исландии и Новой Зеландии язык жестов имеет статус официального.
Шолпан ТУЛЕУЛОВА
