Лекарством можно залечить любую боль, только не горечь одиночества. И от бездушия человеческого средств
не придумано. Пока в сердцах детей живет черствость, сердце матери будет ныть
от тоски и бессилия. Будет разрываться от обиды, но продолжать любить и прощать.
Нина апай (имя изменено), сидя в инвалидном кресле, выглядывает в окно седьмого этажа коммунального дома в надежде увидеть родное лицо. «Они придут, у меня хорошие дети. Шесть дочек, два сына. Они не оставят меня», — твердит мать. Но добавляет: «Мне бы социального работника, чтобы я никому не была обязана. Да, говорят, не положено, пока дети рядом».
В социальный дом нас пригласила председатель Центра поддержки парализованных граждан Куралай Байменова. По просьбе самой бабушки Нины. Но когда мы приготовили блокнот и ручку, чтобы записать историю пожилой женщины, она стала отказываться от интервью:
— Я сгоряча позвала журналистов, не надо ничего писать, ведь я могу навредить своей дочке. Ей сейчас и так нелегко.
Но, слово за словом, нам удалось узнать, что гложет сердце этой матери.
Назвать фамилии, имена детей она не захотела, сказала лишь свое имя. Ей 63 года, коренная актюбинка. 30 лет прожила в одном из поселков недалеко от областного центра. Всю трудовую жизнь проработала дояркой, заработав пенсию и полиартрит. Когда переехали в город, у нее уже было восемь детей. С мужем всех поставили на ноги, выучили, кого выдали замуж, кого женили. С тех пор, как мужа не стало, она почувствовала слабость в давно болящих суставах. Со временем пришлось пересесть в инвалидную коляску, и вот уже больше десяти лет она ходить не может. Раньше жила с младшим сыном и невесткой в своем доме, который был записан на его имя. Несколько лет назад появилась возможность переехать в социальный дом, оборудованный специально для колясочников. Женщина с удовольствием согласилась, жилплощадь не была лишней и для ее дочери, не имевшей своего угла. Так и коротала бы старость Нины апай в окружении внуков, если бы не отношение к ней собственной дочери. По словам других людей мы узнаем, что из этой квартиры часто слышались ругань, крики о помощи.
— Это семейные дела, у кого не бывает, — отводя глаза, произносит Нина апай. — Не надо об этом писать.
После вмешательства посторонних дочь ушла от матери, поклявшись никогда больше не видеть ее.
— Я сказала ей: «Иди, айналайын, живи сама, как можешь, воспитывай своих дочек». Сейчас ей трудно, она снимает квартиру, посменно работает, — женщина всматривается в дорогу за окном.
— А если она вернется, впустите обратно?
— Она не вернется, она уже никогда ко мне не вернется, — безоблачно-голубые глаза бабушки наливаются слезами, морщинки увлажняются. Женщина проводит по ним длинными, худыми пальцами, словно обтянутыми пергаментом.
Тридцать пять лет назад этими руками она пеленала свою дочь, качала ее в колыбели, прижимала к груди, мечтая о будущем. Почему сегодня все не так?
— Моя дочь не была такой, она хорошая. Просто жизнь у нее не сложилась. Одна растит детей, приходится самой зарабатывать, и жить негде. Где она сейчас, как она? — и снова мать утирает слезы.
— А вы сами как?
— Да что я? У меня все есть, получаю 40 тысяч пенсии, пособия. На квартплату, хлеб, молоко хватает. Что мне еще нужно? Дети придут, конечно, постирают, приготовят. Невестка, может, придет. А пока я прошу соседей, они и сами заглядывают, спасибо им. Только вот в магазин сходить, в аптеку я не могу, просить кого-то неудобно уже.
Она подтягивает связанные из разноцветных шерстяных ниток чулки. Поправляет платок на седых волосах. Сотового телефона у женщины нет, с городского она детям не звонит, чтобы не беспокоить их лишний раз.
— Поэтому вы бы хотели видеть не детей, а социального работника? Чтобы не быть… — я не могу подобрать подходящего слова на казахском языке.
— Обузой? — по-русски спрашивает апай. И по-казахски добавляет:
— Да, я не хочу обременять детей, у каждого своя семья, дети, зачем я им?
— Когда ваши дети были маленькими, думали ли вы, что останетесь под старость одна?
Качая головой, Нина апай с грустью указывает на свое кресло:
— Нет, конечно. Разве могла я знать, что окажусь когда-нибудь в таком положении? Кто может знать, что его ждет впереди? Я тоже была молодой и сильной, как сейчас мои дети. Придет время, и они состарятся, они поймут меня. Но будет уже поздно. Мамы уже не будет.
Мы прощаемся с апай. Назвать ее бабушкой язык не поворачивается, моя мама чуть старше ее. Женщина хочет выйти на улицу, подышать осенним воздухом. «Уже несколько дней лежу дома, надо бы прогуляться». Наш фотокор Максим везет коляску к лифту, спускает с крутого пандуса. Нина апай с благодарностью похлопывает его по руке: «Спасибо, сынок».
Пожелав нам благополучия и здоровья, уже попрощавшись, она кричит мне вслед: «Тек балаларымды ренжітпе ші» («Только детей моих не обидь»).
Гульсым НАЗАРБАЕВА
