27 января 1944 года была окончательно снята блокада Ленинграда, начавшаяся в сентябре 1941-го. Актеру драмтеатра имени Т. Ахтанова Виктору Брицу было два года с небольшим, когда его с матерью вывезли по Дороге жизни в спасительный тыл. Все, что знает о блокаде ветеран культуры, было рассказано ему мамой.
Ленинград
Родился Виктор Бриц в де
кабре 1939 года в Выборгском районе города на Неве.
— Отец был директором фабрики «Красная нить», — вспоминает Виктор Иванович, — поэтому рос я с мальчишками заводчан. На этой же фабрике работала и мама. В первые дни войны отец стал бойцом Ленинградского фронта.
К началу блокады, когда тепло в дома уже не подавалось, в коммуналке из трех комнат все три семьи обосновались на кухне: вместе было проще согреться. Уходя на фабрику, Елизавета Бриц оставляла маленького сына здесь же с соседями.
— Дрова были на вес золота, — продолжает собеседник. — Неподалеку от нас в бомбежку разрушилось деревянное строение, а охранять его поставили женщину с ружьем. По дороге с работы мама это заметила и стала звать соседей за дровами. Соседи сослались на лютый холод и не пошли. Мама одна притащила огромное бревно. Понятное дело, что просто взять было невозможно. Она подошла к женщине с ружьем и спросила: «Охраняешь? А я пришла тебя сменить!». Вторая обрадовалась и побежала греться, отдав маме ружье.
Елизавета Константиновна говорила сыну, что выжили люди активные. Виктор Иванович считает, что в блокаде выжили и те, у кого была цель.
— Жить ради детей, как моя мама, ради того, чтобы защищать город или просто ради самой жизни. Выжить мог только сильный духом человек! Меня всегда поражает сила духа ленинградцев: никаких мыслей о сдаче города ради спасения жизней не было. Мерзавцы встречались, не зря же говорят: «Кому война, а кому мать родна». Были и такие, кто пользовался доступом к продовольствию и т.п. Но в подавляющем большинстве мои земляки — это патриоты и честные люди, иначе бы город не выстоял.
Среди блокадников было много выходцев из Эстонии, Латвии, Литвы, Украины: они искали в Ленин-граде спасение, надеясь, что этот город никогда не падет. Ошибка правительства, считаю, была в его самонадеянности, что врага к городу не подпустят. Если бы сразу занялись эвакуацией, не было бы миллионных жертв.
Блокада наступила резко: сразу урезали пайки, прекратили подачу воды, энергии, тепла. Понятно, что враг пытался первым делом вывести из строя коммуникации.
— После одной из первых бомбежек сгорели Бадаевские склады, где размещался многомесячный запас продуктов, — рассказывает Виктор Иванович. — Потом, когда было есть уже совсем нечего, люди ходили на место складов, пытаясь выкопать остатки жженного сахара, сгоревшей муки… Каннибализм встречался, но на него были способны люди, лишенные рассудка на почве голода. А вот случаи, когда на базаре якобы продавался студень, в котором встречались фрагменты детских костей, ленинградцы опровергают. Эти слухи распускали провокаторы, имевшие задание создать панику в народе и подорвать дух людей.
Елизавета Константиновна
Мама Виктора Ивановича приехала в Ленинград 15-летней девочкой из Вологодской области. Поступив работать на «Красную нить», она доросла до помощника мастера.
— Главной в доме у нас была мама, — с улыбкой говорит актер. — Это вовсе не умаляет роль и значение отца. Просто мама была бойцом по натуре, благодаря чему я и выжил.
Кроме случая с бревном, было немало и других эпизодов, подтверждающих это. Причем они не для слабонервных. Но такова уж была блокадная жизнь. Обо всем этом рассказывала потом мама сыну, на что был способен только сильный человек и крайне честный.
Признавалась, что была готова съесть своего умирающего от дистрофии сына в случае его смерти. Как обманула врача и два месяца — раз в сутки — получала для мальчика стакан рисового отвара. Как сварила замерзшего воробья и спасла ребенка.
— Я спрашиваю: «Мама, ну зачем ты это рассказываешь?» — с содроганием говорит Виктор Иванович. — А она отвечает: «Это надо знать всем!».
Задача спасти сына приобретала иногда почти комичную окраску. В феврале 1942-го молодая женщина ехала на поезде в эвакуацию.
— Для меня в дорогу мама каким-то фантастическим образом припасла кусок селедки. А у голодных людей, находящихся с нами в вагоне, обоняние было настолько обострено, что все глядели на нее не отводя глаз. Одна женщина осмелилась:
— Дай хоть лизнуть!
— Не дам!
— Хоть понюхать дай!
— Не дам! А чем я сына кормить буду?
Благодаря ее силе воли они не умерли и от переедания, когда оказались на безопасном берегу Ладоги. Сама много не ела и сыну не давала наесться досыта.
По Дороге жизни Брицы ехали в первой машине. Естественно, фашисты бомбили.
— Я всегда думаю: что двигало теми, кто бомбил караван, заведомо зная, что в нем дети? — содрогается собеседник. — Крайние машины нашего каравана ушли под воду…
И когда слышу от кого-то, что победи Гитлер в войне, мы бы сейчас пили баварское пиво, я ненавижу его. Я вспоминаю ужасы из рассказов родителей и ненавижу всех, кто сегодня пытается возродить фашистскую идеологию.
В эвакуации Брицы поселились в родной деревне Елизаветы Константиновны, называлась она Край.
— Люди пахали от зари и дотемна, а на трудодень получали от 50 до 100 граммов зерна. Выручали огород, лес, корова. Однажды добыли в лесу лося и всей деревней ели его, — продолжает Виктор Иванович. — В начале 1944-го после тяжелого ранения в Край приехал из госпиталя отец, пришел пешком из Ташкента. Для меня у него был гостинец — засохшая булочка. Ничего вкуснее я тогда не ел… Отца сразу назначили председателем колхоза, но после снятия блокады он уехал восстанавливать фабрику, а мы с мамой и маленькой сестрой вернулись домой в 1946 году. Из двух соседских семей в Ленинграде выжила только одна немолодая эстонка…
Памятуя о блокадных днях, еще несколько лет Елизавета Константиновна хранила в стенном шкафу хлебные корки и сушеную картошку.
Иван Алексеевич
Отец Виктора Ивановича родом из Западной Белоруссии. Подлинную фамилию отца собеседник не знает, а это — партийная кличка (по названию деревни Брицы, где родился Иван Алексеевич). Он был делегатом I съезда комсомола, слушал Ленина, Троцкого, Зиновьева. В свое время был награжден медалью ветерана КПСС, которую вручали при Брежневе каждому партийцу, имеющему 50-летний стаж.
— Отец был человеком предельно честным, — говорит об Иване Брице его сын. — Если есть пример истинного партийца, то это мой отец. Его зарплата директора фабрики порой была меньше зарплаты иного рабочего.
Одним из ярких детских воспоминаний Виктора Ивановича стал поход с отцом на рынок:
— В 1948 году отменили карточки, и мы купили булку белого хлеба — это был праздник! О войне отец рассказывал, наверное, для того чтобы это передалось далее.
На Ленинградском фронте воевали две казахстанские дивизии:
310-я, сформированная в Акмолинске, и 314-я Петропавловская.
— Отец рассказывал, как казахи реагировали на смерть земляка, — приводит слова отца Виктор Бриц. — Убило казаха в бою, все бегут к нему и под свист пуль молятся за упокой души. Фашист, видя в прибор скопище народу, давал прицельный минометный огонь. И как командиры ни объясняли, что этого делать нельзя, чувство долга перед умершим для них было превыше страха смерти.
Впрочем, как и чувство долга перед теми, кто волею судьбы оказался рядом и в более тяжелом положении. Я имею в виду эвакуированных, с которыми голодные казах-ские семьи делились последними крохами.
Татьяна ВИНОГРАДОВА
